Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

Через каждые пять километров дорожные указатели предупреждали о приближении к границе. Каждый из них вызывал у меня нарастающее чувство страха, и, хотя я пыталась убедить себя в том, что преувеличиваю опасность, от напряжения и усталости я совсем потеряла голову. Как ни крути, а факт оставался фактом: я помогла находящемуся в розыске преступнику пересечь государственную границу… и хотя меня вынудили к этому, я все равно способствовала побегу… из-за страха, что он выдаст тайну нашей интрижки. Я даже слышала строгий голос старикана-судьи, который, неодобрительно поглядывая на меня, говорит, что мой корыстный интерес в сокрытии греха супружеской измены лишает меня права на оправдание и у него нет другого выбора, кроме как приговорить меня к…

La frontiere americaіne — 3 километра.

Короткая остановка на заправке, и через десять минут граница.

Спокойно, спокойно…

Я вдруг пожалела о том, что совсем не верую ни в Бога Всемогущего, ни в Иегову, ни в альфу и омегу, ни во что. Потому что сейчас был самый подходящий момент для молитвы. Впрочем, за последние дни я и так переборщила с лицемерием. И не стоило усугублять вину, вымаливая помощь у Всевышнего, которого, я знала, не существует.

Так что вместо Бога я обратилась к себе и поклялась, что, если мне удастся пережить это испытание, если я благополучно пересеку границу и федералы не нагрянут ко мне домой, если этот негодяй Джадсон не проболтается о том, кто перевез его в Канаду, и если Дэн не выведет меня на чистую воду, я искуплю свою вину примерным поведением. Я смирюсь с ролью жены Дэна. Я последую за ним всюду, куда забросит его карьера. Я буду его поддержкой и опорой, я похороню свои мечты о свободе. Я буду делать все, что в моих силах, во благо Джеффа и наших будущих детей. Их нужды и нужды моего мужа отныне будут для меня на первом месте. И я покорно приму все компромиссы и ограничения верной жены и матери, сознавая, что, если только вскроется мой эгоистичный и корыстный обман, я потеряю все. Можно убежать от своих поступков, но от себя не убежишь. Это цена, которую приходится платить за все. И если в будущем мне придется оплакивать свободу, от которой я отказалась, жалеть о том, что я обрекла себя на убогую роль домохозяйки, я всегда буду напоминать себе о том, что это расплата за мои грехи и что, возможно, я еще легко отделалась.

La frontiere americaine — 1 километр.

Впереди показалась бензоколонка. Я заправилась. Выбросила грязный подгузник. Очистила пепельницу, забитую окурками. Потом вытащила Джеффа из кресла и немного покачала его на свежем воздухе. Зайдя в магазин, я заплатила одиннадцать долларов за полный бак бензина (боже, ну и цены у них!), а на сдачу купила пять пачек сигарет, пару шоколадных батончиков и большую чашку кофе. Затем я снова загрузила Джеффа в детское кресло и всучила ему резиновую погремушку, которой он, похоже, обрадовался, и я надеялась, что она отвлечет его на время пока мы будем пересекать границу Соединенных Штатов. Наконец я села за руль, сделала глубокий вдох, повернула ключ в замке зажигания и тронулась с места.

На выезде из Канады не было никаких препятствий — лишь дорожный щит благодарил нас за посещение страны и желал Bon Retour [44] Счастливого возвращения! (фр.). . Дальше тянулись пятьсот ярдов нейтральной территории, и вот я подкатила к будке с развевающимся на флагштоке звездно-полосатым полотнищем и приветственным плакатом: «Добро пожаловать в Соединенные Штаты!»

Я была единственным путешественником в столь поздний час. Пограничник медленно вышел из будки. Это был коренастый мужчина лет тридцати — сорока, в зеленой униформе и широкополой шляпе лесника. Он приблизился к машине, кивнул мне, потом изучил номерные знаки, еще раз обошел автомобиль и остановился возле открытого пассажирского окна.

— Добрый вечер, мэм, — сказал он.

— Здравствуйте. — Я выдавила из себя улыбку.

— Вы что-то очень поздно путешествуете… или, скорее, очень рано.

— Это не от меня зависело, сэр. — И я объяснила, что навещала своих друзей в Квебеке, но несколько часов назад позвонил мой муж, сообщив, что его отец умирает. — Я бы могла остаться до утра, но знала, что не прощу себе, если не вернусь…

— Да, я понимаю. Как давно вы выехали из Штатов?

— Два дня назад.

— У вас есть документы на вас и на ребенка?

Я вручила ему паспорт и свидетельство о рождении.

— Это железное удостоверение личности, — улыбнулся он.

Внимательно изучив документы, он вернул их мне и спросил, везу ли я что-то из Канады.

— Разве что пару пачек сигарет.

— Что ж, можете ехать. Только не гоните.

И он махнул мне рукой на прощание.

Я помахала в ответ. Первый барьер взят. Я бросила взгляд на часы. Три часа десять минут. Если мне удастся держать скорость, в Пелхэме я могу оказаться в половине девятого — времени достаточно, чтобы помыть посуду, наспех прибраться в квартире, принять душ и домчаться до аэропорта Портленда.

Джефф капризничал всю дорогу. Я дважды останавливалась, чтобы переодеть/покормить/убаюкать его, а он все не успокаивался. Но у меня не было другого выбора, кроме как мчаться вперед, стараясь не заснуть за рулем, настраивая себя на долгий и утомительный день.

Солнце взошло в начале восьмого. А еще через пятьдесят минут я въехала в Пелхэм. Как только я принесла Джеффа в дом и уложила, он вырубился. Как же я ему позавидовала. Если учесть, что и ночь накануне выдалась без сна (все из-за моих мук совести и сексуального безумия), я бодрствовала вот уже двое суток.

Впрочем, у меня не было времени на то, чтобы копаться в своих ощущениях. Я знала, что надо привести дом в порядок и поскорее выматываться. Так что я поспешила на кухню, перемыла всю посуду и сковородки, почистила ванную, пропылесосила спальню и проверила, не осталось ли возле кровати каких-нибудь следов чужого присутствия (вроде сигаретного окурка или мужского белья). Потом я приготовила кофе и бросилась в душ, под мощную струю воды, надеясь взбодриться. Потом спустилась в прачечную с охапкой белья и с ужасом заметила, что простыни, которые были запущены в стирку прошлой ночью, уже сохли, развешанные на бельевой веревке. Я застыла в изумлении, задаваясь вопросом, не сошла ли я с ума, забыв о том, что сама их развесила, и тут за моей спиной раздался голос:

— Надеюсь, ты не против, что я помог тебе с бельем?

Я обернулась. Это был Билли, он стоял с ведром в одной руке и длинной лестницей под мышкой.

— Это ты развесил простыни?

— Да, — широко улыбнулся он. — Видел, как ты положила их в стирку вчера вечером, перед тем как уехала с этим парнем…

— Ты видел меня в прачечной?

— Да, я просто шел мимо…

— Билли, — произнесла я спокойным и рассудительным тоном, — прачечная находится на заднем дворе… и это означает, что ты мог видеть меня, только если намеренно зашел во двор…