Людмила Пятигорская - Блестящее одиночество

В вестибюле первого этажа их нагнал Восковой. Он был не в своем уме и истерически, дрожащими пальцами, перебирал пуговицы на рубашке, точно проверял, не посыпались ли. «Ляг в гроб, ляг в гроб», — без устали повторял он, обегая вокруг Пиздодуева и, снизу вверх, заглядывая ему в глаза. А Степан послушал-послушал и говорит. «Не-а, — говорит, — не лягу». — «То есть как — не ляжете?» Восковой прямо опешил. «Да так, не лягу, и все. Вы чем-то удивлены?» — «Удивлен», — искренне признался малоросток. И стал озираться по сторонам в поисках подкрепления. Но никого вокруг не было, лягушатники шебуршали по углам, обделывая напоследок свои делишки. И тогда Восковой вложил в рот два пальца и пронзительно засвистел. Свист, огибая кадки с плевательницами, запоры и тупики, разлился по мраморным коридорам штаба. «П х остите, что я вст х еваю, — обратился Сыркин к свистящему и приложил к груди руку, — но, пове х ьте моему опыту, в сов х еменном цивилизованном ми х е политика так не делается».

Они вышли наружу. Перешли на другую сторону. Остановились.

Уже светало.

Степан сдвинул на лоб опостылевшие очки, распрямил плечи и, расставив слоновьи ноги, погрузил руки в карманы широких брюк. Мирон достал носовой платок и громко высморкался; потом зябко поежился, запахнул пиджак и обхватил локти ладонями. Так они и стояли, задрав кверху головы. А там, над дальними и близкими крышами, уже розовели рассветные отблески. Подкрашенные облака, в ожидании восходящего солнца, сгрудились у края земли, заглядывая за горизонт. «Тепе х ь вам куда?» — спросил Сыркин. «Мне налево, — без уверенности ответил Степан. — А вам?» — «Не знаю, наве х ное, мне нап х аво». — «Ну, тогда прощайте». — «П х ощайте». И они развернулись, чтобы идти в разные стороны.

«Да, — обернулся вдруг Сыркин, Пиздодуев притормозил. — Степан, сде х ите и выб х осьте эти оме х зительные усы, вп х очем, очки, бе х ет и пе х чатки вам тоже больше не п х игодятся. Маска х ад, полагаю, закончен». — «Маска х ад, — вдруг резко и некрасиво передразнил его Степан и с горькой обидой добавил. — У вас вся жизнь — маскарад. Спасибо, как говорится, что разок пригласили. Пора и честь знать. Не буду вас впредь беспокоить, я понял». — «Во-пе х вых, — сказал Сыркин, — х азве я вас п х иглашал? Не п х ипомню. Следуя исто х ической п х авде, вы сами ко мне нап х осились. И вто х ое, позвольте вам х азъяснить, что „маска х ад“ — всего лишь фигу х а х ечи, метафо х а». — «Наелся я ваших „метафор“, не могу уже разобрать, где по правде, а где обман. Поэтому больше ко мне в душу не лезьте». — «Степан, в это т х удно пове х ить! Вы, человек вполне вз х ослый, даже не пот х удились х азузнать п х и х оду метафо х ы?! Вп х очем, у нас с вами не было места и в х емени погово х ить о лите х ату х е се х ьезно», — и Сыркин коснулся его плеча. Степан, услышав «лите х ату х а», само упоминание о которой считал подлостью, — отскочил как ошпаренный. И тут, наблюдавшие за сценой из-за угла, на него накинулись лягушатники. Они карабкались по штанинам, заползали за ворот рубашки и слезно просили: «Стихи. Дай нам еще стихи». Ярость охватила Степана, и он принялся сбрасывать просящих щелчками: «Суки, пошли вон! Вон, говорю, пошли!» Но они медленно поднимались с земли и опять настойчиво лезли вверх, ввинчиваясь, словно клещи, в его тело. Теперь они хозяйничали внутри, распиливая пилочками для ногтей его сердце. И Пиздодуев, заглянув ненароком в себя, увидел там кашицу, водянистую и осклизлую. «Ну, вот и ладно, вот и добро», — пробормотал Степан, но это странное слово «метафо х а» опять настигло его и потянуло обратно, из беспросветного лягушачьего небытия.

«Метафо х а, мой молодой д х уг, это ино х ечие п х и пе х еходе от п х ямого значения к косвенному, — говорил Сыркин. — Я не уве х ен, что п х авильно вы х ажаюсь по- х усски. Хо х ошо, поп х обую по-д х угому: х ито х ический т х оп — п х и упот х еблении слова или же целого вы х ажения в пе х еносном значении — по аналогии сходств и понятий. Эту т х актовку даю вам из головы по слова х ю Даля. Кстати, вы об х ащали внимание, что сплошь и х ядом слова х и х усского языка писались не х усскими, но иност х анцами? Взять, нап х имер, этимологию Фасме х а… И даже пе х вые слова х и с х усского на языки д х угие писались, как п х авило, иноходцами. Впо х у будет упомянуть, как по п х иказу Пет х а Пе х вого вд х ебезги пьяные шведские офице х ы такого наво х отили! Но их т х удно винить, поскольку, п х ебывая на ко х аблях под флагом Х оссийским, с х еди нет х езвых в п х еобладающей массе х оссийских мат х осов, офице х ы восп х иняли г х убую б х анную х ечь, сост х япанную из неп х истойных вы х ажений, как нечто общеп х инятое и но х мативное».

Осоловелый Степан пытался следить за мыслью Сыркина, но что-то не мог, — откуда-то вдруг взялись шведы и прочее. «Из огня да в полымя», — подумал в раздражении Пиздодуев. А Тимоти продолжал гнуть свою линию, точно бесовские силы не давали ему покоя: «Но ве х немся к метафо х е. Поп х осту гово х я, метафо х а есть обиняк, инословие. Метафо х а, мой юный д х уг, в ее ог х аненной фо х ме п х иобхетает п х ио х итетный све х хсмысл, иг х ает х оль наивысшей оккультной п х авды и — я бы х искнул утве х ждать — метафизической истины, истины лите х ату х ной, кото х ая много п х ивлекательнее и, если хотите, х ельефней сы х ой и п х и х одной, ибо являет плод отфильт х ованных об х азных п х едставлений в п х евосходной их степени и не банальной я х кой ве х бальности. Метафо х а есть г х озный х еальный фантом, па х яший над ми х ом, фантом с к х овью и х азумом… — Мирон сделал паузу. — Впрочем… с вашими де х евнями и ко х овами вы п х евосходно обходились без ино х ечий, без плотью одетых п х из х аков сок х ытой души ми х а. Не так ли, мой д х уг, не так ли? И хотя ми х , как ст х елой, п х онизан метафо х ой и нет ничего п х ямого, ибо все опос х едовано тайным пе х вичным п х омыслом, кото х ый надо х азгадывать, вы п х одолжаете упи х аться. Ваше п х имитивное п х едставление о ми х оустхойстве — я х кий п х имер неп х едвзятого оско х бления и пощечины, кото х ую — па х адокс! — будучи человеком п х и х одным, вы отвешиваете той же нату х е. Вы не п х осто плохой поэт, Степан, вы… ст х ашно сказать, но, п х остите… вы безда х ь и сове х шенно лишены а х тистического вооб х ажения, х ефлексия над кото х ым и по х ождает метафо х ы…» Пиздодуев взорвался.