Юрий Григ - Пусть умрёт

—Что он сказал? – спросил император.

—Этот язык мне неизвестен, государь. Но, судя по его жесту, ему кажется, что он спит, – ответил Луций и обратился к оборванцу: – Ты понимаешь латынь?

Человек непонимающе помотал головой и промычал что-то в ответ на каком-то тарабарском языке. Луций повторил тот же вопрос по-гречески, затем на койне;, на одном из кельтских наречий и, наконец, по-египетски. Но, похоже, ни один из этих языков незнакомцу знаком не был. Красноречивым свидетельством тому служило то, что он продолжал нервно озираться по сторонам, видимо пытаясь осмыслить где находится. Зажмурившись, он ущипнул себя за ляжку и, почувствовав боль, вновь открыл глаза. На его лице отобразилось удивление; бормоча что-то себе под нос, он махнул рукой, как бы покоряясь неизбежному.

—Выглядит, как отпетый разбойник! Как, впрочем, и его подельники. Почему мне не сообщили, за какие преступления их осудили? – Домициан недовольно нахмурился.

—Мне доложили, что люди эти осуждены за воровство и убийства, – продолжал сочинять Луций. – Они прибыли из далекой северной страны... из той, где обитают белые медведи, которых мой господин созерцал на арене. Можешь не сомневаться, эти негодяи заслуживают смерти!

Он поспешил приговорить бедняг к скорой смерти, справедливо полагая, что проверить его слова впоследствии будет весьма затруднительно. Тем более, что этот человек не понимал ни одного из известных языков.

—Клянусь Юпитером! По всей видимости, он непроходимо туп! Посмотрите на него. Вы когда-нибудь встречали таких глупцов? Ничего не может понять, не в состоянии выучить какой-либо язык, кроме своего варварского наречия, – развеселился император и широким жестом призвал всех посмеяться вместе с ним.

Раздался дружный хохот.

—Хотя... мне показалось, он немного понимает нас. Скажи-ка, Луций, уж не привез ли ты сюда этих людей в закрытой повозке... Выглядит так, словно они не ведают даже, где находятся!

—И опять ты догадался, государь!

—Так объясни ему ты, Луций!

—Как будет угодно моему государю, – склонил голову Луций и обратился к по-прежнему стоящему на коленях чужестранцу: – Слышал, что сказал император? – Ему показалось, что пленник вздрогнул при последнем слове. – Тебе повезло, не всем выпадает счастье присутствовать на играх и тем более самому принять участие в боях... Посмотри, как ликует народ. Запомни, самое сладкое – это созерцание чужой смерти. Но есть смельчаки, которые не согласны с этим и предпочитают сами заглянуть смерти в глаза. Я не пробовал, но говорят – это еще слаще. Не огорчайся, император предоставляет тебе и твоим людям возможность испытать это незабываемое ощущение.

Человек, всё время пока говорил Луций, казалось, внимал его словам. И всё-таки было неясно, понимает ли он хоть что-то.

—Это не сон, чужестранец! – вывел его из состояния оцепенения Домициан. – Вскоре ты убедишься, что лишь боги могут придумать забавы, превосходящие римские. Прикажи раздать этим разбойникам оружие, центурион!

Центуриону не надо было повторять дважды. Он грубо схватил за ворот рубахи упирающегося чужеземца, и тот, подгоняемый уколами мечей легионеров, стал спускаться на песок к товарищам, в страхе ожидающим своей участи.

Солдаты уже срывали одежду с этих сгрудившихся в кучку несчастных, которые нервно вздрагивали от каждого взрыва хохота собравшихся поглазеть на забавное зрелище гладиаторов. Воспользовавшись передышкой, они окружили этих необычных людей и, потешаясь, тыкали в них пальцами.

А вслед за ними огромный амфитеатр уже гоготал во все горло. Но, несмотря на беспричинное веселье зрителей, до пленников понемногу начал доходить весь ужас положения, в которое они попали совершенно необъяснимым образом.

Тем временем шум постепенно поутих – зрители, завидев знак эдитора, умолкли. И в наступившей тишине прозвучали приговор шайке опасных преступников:

—Великой милостью императора Домициана, государя нашего и Бога, преступникам даруется возможность избежать смерти. Согласно правилам, они могут добыть свободу в честном бою. Посему им будет выдано оружие и тот, кто одолеет противника, будет немедленно освобожден и отпущен с миром на все четыре стороны.

Протрубил рог; легионеры грубо втолкнули в круг пеговолосого; он упал на песок, но никто из его товарищей не протянул руки, чтобы помочь ему подняться.

Солдаты не замедлили раздать преступникам короткие мечи и небольшие круглые щиты. Бедняги, видимо, не понимая, что от них требуется, упирались, испуганно отталкивали от себя оружие, но, понукаемые болезненными уколами мечей и копий, в конце концов смирились.

Пронькин поднялся, морщась от боли. Краем глаза он успел отметить, что обстановка изменилась – гладиаторы перестали смеяться, по команде одного из своих отступили прочь и построились в отдалении полукругом. Торсы воинов были обнажены; щиты прикрывали грудь до подбородка; загорелая кожа в солнечных лучах лоснилась от покрывающего ее масла.

Вновь прозвучала команда; гладиаторы начали медленно приближаться; полукруг неумолимо сжимался. Пронькин и его товарищи по несчастью попятились, ища спасения в отступлении, покуда барьер арены не уперся им в спину.

Амфитеатр взревел...

Увы! Нервы загнанных в угол людей не выдержали. Один, потом другой, за ним третий – стали бросать оружие.

Быть может ослабевшие от страха руки не могли дольше удерживать мечи или обреченные на смерть хотели таким образом продемонстрировать свои мирные намерения, надеясь умиротворить врага – полагали, несчастные, что такой жест может спасти от неминуемой смерти? Трудно сказать…

К несчастью, шаг сей не возымел сколь-нибудь заметного действия на противника. И несчастные побежали, рассыпались по арене. Ужас подгонял их.

У барьера, прислонившись спинами к прохладному граниту, остались стоять лишь Пронькин и превратившийся в деревяшку Корунд.

У них на глазах превосходно обученные гладиаторы без труда настигали беглецов и расправлялись с ними без излишних эмоций и жестокости – будто выполняли рутинную работу.

Первым, не успев даже вскрикнуть, пал пронзенный мечом в грудь неуклюжий Нурулло. За ним та же участь постигла бородатого Станислава Вениаминовича и его занудливого продюсера. Затем последовала тройка «быков» из личной охраны Пронькина – эти, как ни странно, даже не попытались сопротивляться; гладиаторы легко настигли их и одного за другим разили мечами, подобно тому, как тореро закалывает настоящих быков.

Генерал Безбородько попробовал было показать прыть – тяжело отдуваясь, пробежал несколько шагов, но вскоре под тяжестью генеральского жирка рухнул без сил. Распростершись на песке, он применил «военную хитрость» – попытался притвориться мертвым, но воины не пощадили старого человека.