Мария Бушуева - Отчий сад

— Да, они маленькие, но очень вкусные.

— Попробую.

— Мне иногда кажется, что без твоей помощи я не смогу выбраться никогда из этого дома, — вдруг сказала она, — я затону в нем… …Они лежали в постели и грызли яблоки.

— Мне было очень хорошо. — Ему захотелось сделать ей приятное. И он тут же услышал, как звякнула успокоенно тонкая струна ее самолюбия.

— Хорошо — это как?

— Как будто промчался на мотоцикле между соснами!

— Странно. note 258 Note258 263

— Промчался на красном огне.

— Яблочки действительно ничего! — она села на кровати.

— Останемся здесь ночевать? — одно плечо выше другого. Белая узкая грудь.

— Мне нужно в город.

— А когда же будем делать сына?

— Что? — он удивился.

— Он будет таким же красивым, как ты. — Она опять прилегла на подушку, и ее волосы колыхнулись, точно водоросли.

— Красота моей матери была талисманом моего отца. А ты будешь моим.

— Пожалуй, нет, — он поднялся и подошел к окну. Ему пришлось наклониться, чтобы увидеть старинную монетку Луны. — Какие низкие подоконники.

— Я без тебя не могу, — она тряхнула волосами — и серебристый отсвет тут же запутался в их сети, а струна снова звякнула и зазвенела монотонно и тоскливо.

— Пожалуй, нет, — повторил он, прислушиваясь к звуку ее души, который уже не звенел, а рыдал — по щекам Катерины стекали слезы, а худые ее плечи вздрагивали.

— Так и правда можно в этом доме затонуть, — он подошел к ней, присел на корточки, как перед ребенком. — Только не надо этого делать, Катя! * * *

Катерине нравилось быть единственной художницей среди селян — она свела дружбу с местным «князем», владельцем крупной компании, построившим на крутом берегу реки свой замок. На «князя» батрачило полдеревни

— кто в его магазине, открытом, скорее всего, им лично для самого себя, кто у него в огромном доме с башнями, где требовались и горничные, и повар, и садовники для поддержания парка, разбитого по французскому образцу.

— Мне здесь прекрасно работается, — говорила Николаева, намертво забыв о своем обещании, данном когда-то Мите, «навсегда бросить кисть» и верно «служить его искусству ». Впрочем, в мелодии ее клятв всегда отчетливо note 259 Note259 264 слышались фальшивые и металлические нотки. — Варить каши и быть твоей душечкой — ни за что!..

Но Дмитрий не таил на нее обид. И ни на кого. Обида рождается лишь при включении человека в круг своего «Я» — в кольцо родных и самых близких людей, украшенное увлечениями, страстью к работе и помеченное обязательной пробой — личным счетом в банке. А он всегда свободно выскальзывал из окольцованной зеркальной комнаты, полной собственных отражений. И, одаренный от природы способностью легко и быстро прощать, так же просто разобрался и с обещаниями Николаевой: в борьбе были для нее все средства хороши, моралью она подменяла нравственное чувство и, воюя за обладание Дмитрием, не слишком-то разбиралась в средствах.

И простил.

Сейчас она очень хорошо выставлялась, предпочитая исключительно выставки-продажи.

— Да, продаюсь, как все, — в очередной свой приезд кричала она, швыряя на стол деньги, — а ты прячешься от мира, и что? Побежала за тобой слава? Это время таких, как я — активных и наглых! — Она пожала плечами. Часто жесты и слова у нее совершенно не совпадали. Оттиск ее индивидуальности в его душе никогда не получался ровным, наверное, именно потому, что в ней существовало внутреннее противоречие между ощущаемым и провозглашаемым. Последнее всегда побеждало, и ощущаемое отползало в сторону, свернувшись в мышиный комок гдето на окраине ее сознания, — оно было слишком слабым, чтобы отпечататься четко, о нем приходилось только догадываться, всматриваясь в неровный и оттого словно горбатый оттиск.

— Конечно, ты доволен, что я с тобой наконец не живу! От этого и написал свое «Счастье». Я умная женщина и все понимаю. Но я — о социуме! Ты прячешься от мира!

— Ты неправильно все видишь, — он усмехнулся, — мы с миром состоим в прекрасных отношениях… А что

note 260 Note260 265 касается времени — у каждого оно свое. Спираль времени можно развернуть, а можно свернуть. В этом свобода художника. Опасно, когда индивидуальное время полностью сливается со временем всеобщим — в этом случае, если эпоха трагична, погибает сам художник. Немало ведь тех, кто разрушился вместе с распадом союза. Есть и другие — в них этот распад еще длится, как ядерная реакция. Если время становится собственным биоритмом художника, то…

— Ну да! — перебила она. — А ты, чтобы сохраниться, затаился! И подчинил свой биоритм только дао! И даже не заметил, что страны, в которой ты родился и рос, уже больше двадцати лет не существует!

— Я и раньше ее не замечал. Сначала она была только внутри меня как генетическая ностальгия. А потом…

— А потом — ничего. Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя! Мы все, абсолютно все, слиты со временем, в котором живем!

— А как же те, которых считают опередившими время?

— В искусстве есть маги, их единицы, и есть профессионалы. Я тоже могла стать магом! Но сейчас нужны только профессионалы! Искусство становится полностью искусственным — то есть сиюминутной подделкой жизни. А маги занимались не подделкой, а творили свои собственные миры, заполняя информационное поле Земли новыми образами и мыслеформами, способными разворачиваться в пространстве. Если ты даже и маг и знаешь о времени что-то другое, твой личный опыт ни для кого ничего не меняет! Более того, он никому не нужен, потому что в наше время в него никто не поверит! Все ослеплены сиюминутными подделками, которые и есть теперь искусство! И я не поверю тоже! Я сильнее тебя и честно занимаюсь тем, что требует свихнувшаяся от денежного шуршания толпа. И делаю это хорошо! Маяковский наступил на горло собственной песне, и в этом для меня его мужество. Прав тот, кто покупает, а не тот, кто создает. Вот кредо нашего времени. А значит, и мое note 261 Note261 266 тоже. Что модно, то и хорошо! А ты просто не умеешь идти в ногу со временем, вот и все. Твоя Россия, которой ты хранишь верность, осталась только в глухих деревнях, все остальное разворовано и продано… В какой стране ты сейчас живешь?

— В России будущей. Я вижу ее так же ясно, как тебя сейчас.

— Ха! Где она? В кабаках, в переулках, в извивах?

— Катя, — сказал он устало, — ты не очень последовательна: если ты хочешь быть до конца современной, перестань цитировать классиков — цитировать можно только рекламные слоганы. И с Маяковским ты погорячилась. Ведь поменяв Прекрасную даму Блока на Дамуреволюцию в образе обольстительной Лили Брик, он оказался в тупике. И твой пафос насчет искусственного искусства тоже мне не очень близок. Просто все делают то, что умеют. А главное, меня удивляет, Катя, что такая трезвая и деловая женщина, как ты, говорит о магах… — Он улыбнулся. — Впрочем, я забыл, это ведь сейчас тоже очень модно.