Александра Яки - Грусть улыбается искренне

— Поговорю, но сначала… — загадочно начал парень, заставив семейство замереть. — Сначала… Сначала, мама, я хочу просто нормально поесть!!!

Дом. Дома всё родное и привычное. Дома даже пахнет домом. Дома ничего не стесняешься, ни у кого не спрашиваешь разрешения, можно ли включить телевизор. А если хочешь кушать — идёшь спокойненько к холодильнику и делаешь себе царские бутерброды. Дома ты сам себе хозяин: можно спать до полудня и смотреть фильмы до глубокой ночи. Дома уютно и красиво.

Первые дни в больнице обстановка Витьке казалась мерзкой, страшной, белёсо-противной. А через неделю — стала уже привычной. Поэтому дом, родная комната теперь виделась настоящими хоромами. Пушистый синий ковёр, деревянная красивая мебель, любимые плакаты и постеры на стенах, чистые отполированные полки, на которых мама аккуратно и забавно выстроила десятки керамических игрушек. Тёплая семейная фотография на столе, школьный рюкзак, тетрадки… Витька и подумать не мог, что можно так скучать по всему этому. Родные люди кругом! Спокойно. Нет вездесущего и всевидящего ока Тим-Тима, нет его настырных замечаний. Нет лекарств, нет направлений, нет вонючей столовской еды. Только своё, только дорогое.

Вернувшись, Витька стал главным героем! Отец, а особенно мама, чувствуя вину, окружили его заботой: разрешали смотреть телевизор сколько угодно, играть в компьютер, сидеть в Интернете, ничего не заставляли делать по дому. Муж Кати, забавный американец Рони, то и дело на ломаном русском пытался развлекать своими шутками. Но это ему плохо удавалось — их юмора Витёк не понимал. А Катя без конца и края причитала: «Витя, не заставляй Рони говорить с тобой по-русски. Учи английский! У нас в Сан-Франциско без этого никуда!» Катя… Она походила на маму. Этих сестричек в детстве принимали за двойняшек. Но с возрастом, странное дело, отличий меж ними прибавилось. Мама более серьёзная, рассудительная, хоть и эмоциональная. А Катька как человек-попрыгунчик: болтает без умолку, всё время что-то рассказывает, улыбается, смеётся, бегает, везде старается успеть.

Удивительно, как она сошлась с таким, как Рони. Он и речью своей, и поведением, и внешностью напоминает безмятежное мягкое создание с полным отсутствием энергии. Благо, что сынишка Стиви пошёл в маму. В сопляке явно просматривалось Катино озорство.

Хотя Витька терпеть не мог возиться с детьми, в больнице Лизка и Бекир его таки кое-чему научили. Маленькому Стивену, во всяком случае, старший брат понравился. Может, потому, что он был весёлым и подвижным в отличие от Рони и умел развеселить с реальным размахом.

Рони бесконечно гордился своим городом. Катерина подхватила эту дурацкую привычку — без конца повторять «у нас в Сан-Франциско, у нас в Сан-Франциско…» — именно у него. Благоверный же мало чему русскому научился у жены, разве что пить горькую. Это дело, как рассказывает Катя, он просёк и полюбил сразу, в чём Витька и убедился в первый же вечер, когда семья за шикарным столом отмечала Витькино прибытие в родные пенаты. Пили все, кроме виновника торжества и малыша Стива. Им нельзя. Парень угрюмо наблюдал за постепенно веселеющей компанией, хлебая морковный сок. Братик восседал рядом, беспардонно хватая со стола всё, что попадётся под руку, и пихая это в рот. Катя с трудом успевала вынимать из шаловливых ручонок то штопор, то десертную вилку, то перечницу…

Малыш на такие антидемократичные действия реагировал бурными воплями и невозможным нытьём. Катино терпение лопнуло, когда Стив в порыве негодования скинул со стола пластмассовый стакан, к счастью пустой.

— Всё, спать, — скомандовала она властно и схватила уже надувшегося и готового закатить дикий скандал сынишку за руку.

— Н-о-о-о-о-у! — как и ожидалось, заревел тот. Рони и Александр Игоревич кинулись к нему с возгласами: «Ты же будущий мужчина! Мужчины не плачут!» Но эти доводы со свистом пролетели мимо детских ушей. — Н-о-о-о-о-у! — продолжал истерически завывать он, будто его отправляли не спать, а на войну.

— Ну не плачь, Стивушка, — ввязалась в дело Витькина мама. Истосковавшаяся по детским капризам, она не желала повышать голоса на племянника и всяким шалостям лишь умилялась. Видимо, жизнь её так и не научила, что из капризных мальчиков часто вырастают трудные подростки. — Пойдём в кроватку. А братик тебе расскажет сказку.

Стив сомкнул губки.

— Сказку? — в глазах промелькнул интерес.

— Какую ещё сказку? — почуяв, что что-то решили без его ведома, Витя спешно вышел из-за стола. — Да не помню я никаких сказок. Издеваетесь, что ли?

Катя поглядела на него умоляющими зелёными глазами.

— Вить, мы не знали, как иначе его угомонить. Ну пожалуйста. На тумбочке возле кроватки лежит книга. Стив её очень любит. Почитай.

Витя опустил глаза и лениво пошаркал ногой. С одной стороны, ему хотелось ещё немного посидеть со взрослыми, но с другой — они все пили, а он чувствовал себя слишком трезвым в их компании.

— Ладно, — согласился парень, делая громадное одолжение. — Пошли, разбойник.

Взяв малыша за руку, Виктор повёл его в спальню на второй этаж. Переодевшись в пижаму, Стивик небрежно разбросал одежду по всей комнате и запрыгнул под одеяло.

Витя погасил люстру. Голубым нежным светом остался гореть лишь красивый старинный торшер.

Витька лениво стянул с полки книгу сказок и раскрыл её наобум.

— Змей, — прочёл он выразительно заглавие.

— Про Змея мама мне уже читала, — остановил малыш. — Там в деревню каждую ночь прилетал страшный Змей, выл и сверкал кра-а-асными глазами. Давай другую сказку.

Повинуясь, Витя открыл иную страницу.

— Про лето и зиму вы читали?

— Нет, — замотал русой головой Стивен.

— Тогда закрывай глаза и слушай, — загадочно начал Витя, удобнее устроившись в кресле рядом с кроватью.

«В краю, где летом всегда светило горячее солнце, осенью проливались и орошали землю благодатные дожди, зимой выпадали пушистые снега, а весной цвели неимоверной красоты деревья и цветы, стоял большой дворец.

У дворца того были две высокие башни: одна белая-белая с драгоценным волшебным блеском, а другая — ярко-огненная. И жили там два князя с семьями. Один князь — князь тепла и лета — жил в южной, огненной башне, где по потолку бегали лучики рыжего солнца, а вдоль стен вились диковинные зелёные растения. Второй князь — князь холода и зимы — жил в северной, белой башне. Там отовсюду веяло прохладой, полы блестели синим льдом, а на стенах и потолке красовались удивительные морозные узоры.

Две княжеские семьи жили в мире и дружбе. Их жёны вместе гуляли в пышных садах того прекрасного края, а дети — забавлялись у лазурного горного озера. Летом правил огненный князь. Осенью он передавал жезл своему доброму другу, и начинало холодать. Зимой господствовал князь стужи и морозов и, позабавившись снегом вдоволь, он снова передавал власть князю лета. Так продолжалось долгие годы, пока не случилась беда.