Александра Яки - Грусть улыбается искренне

— Да, она мне не сестра, не невеста, я не люблю её в том самом смысле, — разгорячился мальчишка. — Но я люблю её как друга, как человека. Ты же не знаешь её.

— Сдается мне, врёшь ты, — родитель начал гнуть своё. — С каких пор ты так красиво говоришь? У тебя пара по литературе. Небось весь вечер репетировал, как из меня деньги выудить.

— Какая литература? Ты с ума сошёл? Спроси врача, в конце концов! Он скажет, насколько сильно ей нужна помощь… Ты просто не знаешь эту девушку. Вы просто с ней не общались! Инга, она умная. Она всегда догадывается, что ты чувствуешь, она всегда посоветует. Психологи всякие курят в сторонке! Она не будет заливать тебя дежурными фразами и тупым беседами. Когда надо — промолчит, когда надо — скажет, когда надо — пошутит. Она добрая, честная и… Я уверен, она бы меня в такой ситуации не кинула. А я, выходит, должен.

Отец неохотно замолчал, хотя по выражению лица несложно было догадаться, что ему ещё есть что сказать. Виктор вздохнул и уставился в монитор. Александр Игоревич, нервно стуча по столу, отвернулся. Повисла неприятная пауза.

В погасшем от бездействия мониторе отражалась часть зала: длинные столы, компьютеры, работающие через одну лампы дневного света. Отражался и сам Витька, мышка, отец в своём коричневом плаще с огромными карманами… и записная книжка в одном из них.

Витька весь внутренне сжался. Александр Игоревич, замечтавшийся, смотрел в другую сторону. Добыча казалась совсем близкой. Парень, стараясь не привлечь внимания, тихо-тихо, почти не дыша, повернулся. Отец всё ещё глядел в сторону. Витька ощутил себя суперагентом, нет, супергероем, который ради спасения любимой согласился на опаснейшую миссию. Но в отличие от супергероя у него не было ни специального суперкостюма, ни бесстрашного суперсердца. Парень вдохнул побольше воздуха, и его рука, быстрая, как стрела, ухватилась за записную книжку и выдернула её из отцовского кармана. Не дожидаясь реакции, Витя вскочил, нечаянно перевернув стул, и, расталкивая людей, толпящихся возле администратора, вылетел наружу. Запыхавшийся, как астматик, устало, точно пробежал сто километров, мальчишка отошёл к клумбе и сел на неё с краю. Влажный ветер приятно налетел на нерасчёсанную шевелюру.

На пороге, как скала, вырос отец, и Витька на всякий случай приподнялся — вдруг придётся убегать? Но Александр Игоревич до такой низости опускаться не собирался.

Его лицо, каменное на вид, полыхало гневом.

— Карманник! Я устрою тебе жизнь! Забудешь, как мать родную зовут! — иерихонский отцовский голос усиливался ветром. Папа был серьёзен, зол и строг как никогда. Витя, содрогнувшись, сделал шаг назад и ещё крепче прижал к груди книжку. Мурашки армией прокатились по всему телу.

— Прости, — сказал парниша, делая ещё шаг назад. — Я не хотел делать ничего такого! — едва удерживаясь от истерического вопля, прокричал он. — Уходи, если не понимаешь меня. Уходи, если тебе плевать на других! Я не вру!

Родитель развернулся.

— Я этого так не оставлю, — бросил он.

— Мне всё равно. — тихо ответил Виктор. Не отцу, а самому себе. Если ему и хотелось когда-то разорваться от досады, то именно в эту секунду. И не оттого, что сам он что-то натворил, не оттого, что в голове у него дурные умыслы.

А оттого, что светлые порывы теперь, оказывается, могут осуждаться, как преступления, и подвергаться расчёту, как будто для того, чтобы помочь человеку, надо обязательно знать его сто лет или быть родственником. Как будто помочь — это дикость, это позор.

Сгорбленная фигура отца удалялась по мокрой улице.

Виктор перевёл дух и, поёжившись от холода, понуро вернулся в компьютерный клуб, чтобы завершить начатое.

Витька был разбит и эмоционально просто высушен.

Он плакал ночью. Тихо. Сам стыдился того, что ревёт, как девчонка, но поделать ничего не мог.

Утром никто не позвонил. Папа не пожелал удачного дня и не вешать нос. Не пришло ободряющей эсэмэски от мамы. Два дня пролетели как в непроглядном сером тумане. Он ходил на процедуры, завтрак, обед и ужин, о чём-то беседовал с Золушкиным, в полусне рассказывал о случившемся Тамаре… Едва дожидался ночи, чтобы закрыть глаза и не видеть ненавистную больницу, но вместо сна снова и снова плакал. Как ребёнок.

Когда третий вечер подряд он бестолково просиживал над чашкой кефира, телефон разразился звонками.

Сперва трезвонил отец, потом мама, потом они же, но с домашнего. Виктор игнорировал. Надо? — Зайдут. Но сотовый не прекращал трещать звонкой мелодией. Когда парень наконец взял трубку, мать грянула полуисторическими извинениями и хвалебными речами. Сперва ошарашенный Витёк ничего не мог понять. А потом стало ясно: родителям звонила Ингина мама и долго-предолго благодарила их за «такого чудесного сына». Разумеется, вопрос о том, что деньги ушли действительно на лекарства, сам собой отпал.

Папа не решился ни зайти поговорить с Виктором, ни извиниться по телефону.

— Стыдно ему, — объясняла потом мама, сидя в Витькиной палате и крепко обнимая мальчишку. — Мы ж не думали, что ты правда хочешь помочь девочке.

— Вот. Никогда мне не верите, — он тоже, уставший от одиночества, как котёнок, жался к матери, в считанные мгновения прощая всё на свете. — Смешные. То ты злишься на меня и не веришь, то папа. Когда ж вы оба наконец поймёте, что я не так плох.

— Для этого нужно время, — со знанием дела произнесла Вера Олеговна и поцеловала сына в макушку.

— Да уж… Мам, — парень вдруг улыбнулся, чтобы разрядить драматическую обстановку. — Не станешь всем подругам болтать об этом, а?..

Она дала слово ничего никому не рассказывать, в частности подружкам, при условии, что Витя начнёт серьёзно заниматься уроками. Близость окончания школы и вступительных испытаний волновала мать не меньше Витькиного здоровья, особенно учитывая то, что парень по многим предметам еле-еле выпрашивал тройки. Пообещать стараться парню ничего не стоило, так как в отделении без Инги он не находил себе толкового дела, кроме как (страшно подумать!) науки.

Всего за несколько дней палата превратилась в настоящий рабочий кабинет: на тумбе стопкой лежали книжки, учебники, старые затёртые конспекты. А кровать стала похожа на свалку завода бумажной промышленности — валялись листочки с ксерокопиями тетрадей друзей и одноклассников. Объёмы, которые Виктору предстояло выучить, конечно, убивали одним своим видом. Но мальчишка не сильно страдал по этому поводу. Он никогда не был ботаником и заучкой, поэтому зубрить досконально не собирался. Главное, на что рассчитывал парень, это на свою бесподобную память и логику.

Валяясь на кровати, читая учебники и изредка посматривая в окно, он думал, может ли быть так, что погода чувствует настроение. Ведь как только он перевёл деньги и уладил недоразумение с родителями, небо точно скинуло с себя все тучи и теперь по-зимнему прохладное, но чистое смотрело на землю. Виктор ощущал невероятную лёгкость и был чрезвычайно доволен собой. Он не мог нарадоваться, что для кого-то действительно многое значит.