Александр Коротенко - Трепанация

Но я не могу понять, за что судьба сотворила это с Клавой. Хотя действительность предупреждает нас о том, что мы не должны выходить за известные рамки, и предупреждает больно. Может даже убить, если мы все же осмеливаемся за них выйти.

Итак, мужчины как объекты любви Клаву не интересовали. Точнее, она и не предполагала, что они могут быть объектами любви. Бог-Отец – да, мог. И она его любила. А Иисус – нет. Его ей было жалко. Еще с детства, когда она смотрела на Его страдальческий образ. Да, и Он мужчина и, как и Отца, Его нужно жалеть. А как можно любить того, кого жалеешь? Хотя женщины думают иногда иначе.

Перед самым ее отъездом на учебу случилась свадьба у Жолтовых. В деревне это всегда грандиозное событие, обставляемое множеством ритуалов. Новобрачные ходят из дома в дом, от одних родителей к другим. Гордые, нарядные и в окружении пестрой толпы. Вечером все собираются во дворе родителей жениха, где из брезента делаются квадратные шатры человек на сто пятьдесят – двести.

Вначале все чинно и благородно. Произносят тосты, новобрачные садятся и встают, садятся и встают, целуются, принимают подарки и выпивают. Оркестр из нескольких инструментов, в основном духовых, разогревается и набирает обороты. За длинными столами сменяются люди. Кто поел и выпил, уступают место другим, но не уходят, а кучкуются у места для танцев. Бабки, приглашенные для готовки и уборки, суетятся, меняя тарелки и стаканы. В какой-то момент все это рассыпается и превращается в сплошной круговорот. Основой становится выпивка. Все пьют со всеми и поодиночке. Вначале молодежь, а за ними и остальные начинают плясать. Не танцевать, а именно плясать. Кто что делает, понять невозможно. Существует одна дышащая и шевелящаяся масса.

Клаве нравились такие гулянки. Никто на нее не обращал внимания. Все были приветливыми и доброжелательными. Пьяные парни без разбора хватали девиц, танцуя и что-то пытаясь выразить или выдавить из себя.

Схватили и Клаву. Крепкий, сутулый Василий Москалев. В расстегнутой на груди рубашке, мокрой от пота. Взял ее за руку чуть выше кисти и потащил в толпу танцующих. Обхватил ее руками и прижал крепко к себе. Карие глаза его из-под черных кудрей тупо смотрели в никуда. Он крутил ее и поворачивал в разные стороны, пытаясь изобразить танец. Хватал ее за грудь, за талию и ниже. С улыбкой дебила, не иначе. Она воспринимала происходящее как обычное явление и не заметила, как он затащил ее за шатер и повалил на траву. Его руки стащили ее трусы до колен, а рот полировал лицо и шею. На секунду, нет, на долю секунды в ней мелькнуло чувство опасности, но понимание того, что мужчин надо жалеть, как неразумных животных, отвлекала ее до того, как она почувствовала боль внизу живота. Она дернулась, но, прижатая тяжелым телом, решила перетерпеть. Боль отошла, хотя неприятное ощущение чего-то двигающегося в ней сохранилось. Мужчина больно прикусил ее грудь, выступающую над лифчиком, и отвалился в сторону. Она села, поправила платье, а затем встала и натянула трусы. Василий лежал на спине, накрыв лицо рукой, и как будто спал.

Она не отнеслась к происшедшему как к изнасилованию, хотя понимание этого имела. Про насильников слышала и знала, что это осуждается. О сношениях между мужчинами и женщинами знала с детства, но узнала, как и все деревенские дети. Сначала видя, что делают животные, а потом из разговорчиков детей. Боль и необходимость ее терпеть дополнили ее представления об этом. Возможно, детское любопытство Клавы позволило Василию довести начатое до конца.

Как бы там ни было, но сознание Клавы этот эпизод не затронул никак. Она вышла к людям, расстроившись только из-за помятого платья, и пошла к умывальнику, смыть с лица и шеи липкость от слюней Василия.

Она не вспоминала об этом никогда, считая себя и дальше девственницей или почти девственницей, что по тем временам в деревне было важно. А встречая Василия, который, видимо, не помнил вообще ничего, она не обращала на него никакого внимания.

Жизнь для нее была вполне определенной и ясной. Она знала, что у нее сложится все, как у всех, и этой полунадеждой жила. И та ее не обманула.

В клубе ее пригласил танцевать симпатичный солдат, назвавшийся Володей. Потом было всё как у всех, и в конце концов после увольнения со службы он увез ее к себе.

Женой она стала сразу. Опыта у нее не было, но тесная жизнь в деревне с соседними семьями сформировала у нее четкое представление, как это должно быть, и это было так.

Володя стал смыслом ее жизни, и дело было вовсе не в любви. Дело было в глубокой необходимости. В некой функции, которую она, сама того не осознавая, должна была выполнить. Хотя, возможно, сыграло роль то, что она не могла иметь детей. А может, это муж не мог иметь потомство.

Наверное, вы помните, что она прошла с ним различные этапы: от его пьянства до служения Богу. Так вот – думаете, это было терпение? Нет, это было ее существование. Она в своем принятии действительности напоминала чем-то животное. Корову, что ли. Всегда ко всему готовая. С опущенной головой. Неприметная.

Хотя не стоит думать, что она была вообще бездушным камнем, нет. Скорее она напоминала воду, которая для нас вполне естественна, а в природе – самый сильный растворитель.

Во всей истории Клавы нет. Потому что она ничто. Слабо образованная женщина с деревенским менталитетом и отсутствием понятий о современном мире. Мох. Плесень. Ил. Осадок. Так почему мы тратим на нее время? Увидите дальше.

Так вот, когда пришли Иван Остров, Осип с Вениамином и Вероника, священник спал тяжелым, пьяным сном, наполовину свалившись с кровати. От него воняло перегаром, и он храпел.

Никто из них ничего особо не понимал в происшедшем. Ясно было одно: отец Феодосий слетел с катушек, и, видимо, на это были причины.

Осип с Веней пошли к Клаве, которой, правда, не оказалось дома. Иван посидел немного и пошел к церкви прогуляться. Вероника осталась одна.

Она легла рядом со священником, обняла его, а затем начала гладить по волосам, приговаривая:

– Вот ты всех жалеешь, а тебя некому пожалеть, мой хороший. Что там у тебя в голове? Что случилось с моим рыцарем? Кто обидел моего хорошего?

Священник что-то бормотал во сне и, не просыпаясь, повернулся к ней.

Продолжая гладить его по голове, она приподнялась на локте и, наклонившись, стала целовать его лицо, все еще приговаривая что-то совсем неясное.

Вошли Осип с Вениамином и в растерянности уставились на Веронику. Та быстро встала и, не глядя на них, подошла к окну. Возникла неловкая тишина. Но это длилось секунды, так как Феодосий вдруг резко сел на кровати и пристально посмотрел на собравшихся. Затем опустил глаза и уставился в пол, как будто вспоминая или обдумывая нечто важное.