Анатолий Постолов - Речитатив

– Да, на этот раз вино очень удачное.

– И мы должны осушить бутылку до того, как сядем за стол.

– А к чему такая спешка?

– Отчасти оттого, что американцы любят подготовить свой желудок к приему пищи, выпив пару дринков. Но есть и другая причина, о ней-то я и хочу сказать. Смысл ее в том, что вино и еда должны находиться в трудно достижимом и порой довольно хрупком балансе; иными словами, если вы едите кусок зажаренного мяса, да еще нашпигованного и пропитанного специями, вино положительно должно быть легким, чтобы не смешивать свой резкий аромат с мясным. И наоборот – к еде постной, скажем, к паровым котлеткам, хорошо идет насыщенное, интенсивное вино.

– Логика у вас интересная, но спорная, – возразил Варшавский. – Только зачем об этом говорить, если мы будем есть жареную картошку, а не мясо?

– Вот в этом и весь фокус! Жареная картошка обладает таким неуловимым ароматом, что никакое вино с ней не сочетается и легко может своим терпким послевкусием перебить весь шик нашего блюда. Поэтому мы эту бутылку разопьем до того, как сядем за стол.

Варшавский рассмеялся и пригубил вино.

Виолетта вздохнула:

– Мне придется вас покинуть, мальчики, пойду резать картошку.

– Не спешите, посидите с нами, – сказал Варшавский. – Кстати, картошку я вам помогу порезать, я это делаю очень хорошо и быстро, а кроме того, дам несколько важных и полезных советов, как ее надо готовить.

– Не понимаю, какие особо важные советы можно дать по поводу готовки картофеля, – усмехнулся Юлиан. – Даже такой неприспособленный к хозяйству человек, как я, сделает это не хуже вас.

– Заблуждаетесь, – возразил Варшавский. – Есть один секрет, который я намереваюсь передать Виоле и о котором вы не прочтете ни в одной кулинарной книжке.

– Леон, – сказала Виола, – картошка действительно может подождать. Давайте поговорим о чем-то другом. Это вино сразу меня настроило на особый лад. Расскажите что-нибудь из вашей жизни, вы наверняка встречались с интересными людьми, знаете массу всяких историй…

Варшавский благодушно улыбнулся:

– А что бы вы хотели услышать?

– Как вы живете, есть ли у вас семья, знакомы ли вы с какой-нибудь знаменитостью?. А то порой начинает казаться, что вы живете на облаке, и время от времени спускаетесь к нам, чтобы объявить свой приговор или вывести нас грешных на путь истинный.

– Милая Виолетта, я понимаю, что у людей иногда создается впечатление обо мне, подобное вашему, потому что я бываю нетерпим в оценках и часто говорю вещи, которые не смягчают мой характер, а напротив – рисуют его в довольно-таки резких тонах. На самом деле, я так же, как и вы, ежедневно сражаюсь за хлеб насущный, обмениваюсь мнениями с разными людьми, читаю книги, совершаю прогулки и радуюсь хорошей погоде, но при этом – вы правы – со мной, а вернее сказать, вокруг меня, происходят порой поразительные вещи. Вот я вам сейчас что-то расскажу.

Не помню, говорил я или нет, что у меня есть семья: жена и двое сыновей. Возраст у мальчишек, как здесь говорят, тинейджерский, и, конечно, хватает с ними хлопот, но у меня есть еще один член семьи – существо, которое я безумно люблю, это пес по кличке Гектор, возраста весьма почтенного, ему скоро одиннадцать лет. Я когда-то подобрал его щенком на пустыре. Проходил мимо и услышал, как он заскулил. Лежал он с налипшими к шерсти колючками, харкал кровью и, похоже, был не жилец на этом свете. И я сразу понял, что его кто-то жестоко избил. Я почувствовал чужую злую волю, которая, как электрический разряд, пробегала по всему его телу от кончика носа до кончика хвоста. Пес он непородистый, несчастная дворняга. Спустя несколько лет один мой приятель, сам большой любитель собак, объяснил мне, что Гектор, видимо, помесь двух собачьих пород: лабрадора-ретривера с небольшим вкраплением немецкой овчарки. А здесь, в Америке, я показал фотографию Гектора одному американцу, и он мне сказал, что точно такая дворняга была у Фрэнка Синатры. Он ее также подобрал кем-то брошенную, и она много лет жила у него в доме как член семьи…

Гектор так никогда и не избавился до конца от своего пережитого в младенчестве страха. Вот и живет у нас в доме преданный друг, добрейшая душа, но трусишка, каких свет не видал.

– Зато откликается на имя Гектор, – рассмеялся Юлиан.

– Имя-то я дал в надежде, что мифический герой как-то повлияет на собачий характер, но, как видите, ошибся. Да, Юлиан, не смотрите на меня с иронией. Даже Варшавский ошибается. И вот какой поразительный случай недавно произошел с этой собакой… Примерно недели три назад звоню домой. Разговариваю с женой, спрашиваю: как дела, какие новости, одним словом, задаю обычные житейские вопросы. Жена лежит в это время на диване и говорит: «Вот Гектор без тебя мается, по глазам видно». Я ей отвечаю: «Да и у меня, наверное, такие же глаза сейчас, как у него…» Тут она сделала паузу и почти шепотом произносит: «…Он будто почувствовал что-то, подошел ко мне, голову положил на колени… а ну-ка, скажи что-нибудь погромче, я ему дам послушать». Я начинаю кричать в телефонную трубку: «Гектор, псина моя родная, до чего же я по тебе скучаю!» И вдруг слышу жена моя прошептала: «О Господи…» – «Что случилось?» – спрашиваю. А она в ответ: «Он, как только твой голос услышал, начал эту трубку облизывать, как будто сказать тебе что-то хочет!»

Виолетта всплеснула руками:

– Ой, не могу, как трогательно, у меня даже в носу защекотало, сейчас заплачу. Слушайте, мальчики, давайте выпьем за Гектора!

– Да, действительно, чертовски трогательная история, – согласился Юлиан, разливая остатки вина из бутылки. – Но меня, как человека менее эмоционального, чем Ключик, заинтересовала чисто физиологическая подкладка в этом эпизоде. Скажите, Леонард, у вас телефонная трубка какого цвета?

– Белого. Точнее, слоновая кость.

– А не кажется вам, что Гектор бросился облизывать трубку потому, что она ему напомнила косточку… одну из тех любимых сахарных косточек, которые он получал из ваших рук? И ассоциация у собаки… нет, давайте скажем так: собачий инстинкт сработал, благодаря вашему голосу. Ведь Гектор и раньше видел, что люди держат этот, напоминающий косточку предмет у самого рта, то есть, как бы облизывают его. Отсюда вывод: какой бы собака ни была умницей, она все равно остается собакой Павлова, не более.

– Ничего подобного! – возмутился Варшавский. – В течение многих лет каждый раз, когда я входил в дом, Гектор уже с нетерпением ждал меня, встречал, выражая свою собачью радость и преданность, облизывал мои руки, лицо… А я с ним разговаривал, как с человеком, понимаете… И ни тогда, ни сейчас у меня не появилось даже капли сомнения в том, что он мои слова переводил на свой собачий язык и понимал меня. А вы тут же ищете одну физиологию, хорошо еще, что Фрейда не приплели.