Анатолий Постолов - Речитатив

– Совсем недавно брал в прокате…

Юлиан поудобнее устроился в своем кресле, улыбаясь направлению мыслей человека, зашедшего в кабинет психотерапевта.

– Теперь я, по крайней мере, раз в месяц хожу на премьеры, – продолжал с увлечением рассказывать Дарский. – Это и работе моей помогает. Я ведь человек творческий, сами понимаете… – он сделал небольшую паузу… – Я писатель, пятый год веду страничку сатиры и юмора в «Вестнике Эмигранта» под рубрикой «Максимы от Максима».

Он откашлялся и выжидательно посмотрел на Юлиана. Юлиан молчал.

– Когда мы только попали в Штаты, мне один умный человек посоветовал изменить фамилию. По паспорту я Володарский, но когда часто общаешься с американцами, они не любят произносить длинные иностранные фамилии, они их просто уродуют, зато Дарский они произносят почти безукоризненно, даже лучше иного соотечественника… ну, имя я тоже сократил – в Америке стал Максом, а русское мое имя – Максим, отсюда «Максимы от Максима».

– Ах, это вы! – решил подыграть клиенту Юлиан, которому начало сеанса очень понравилось, так как предвещало плавное завершение пятничного дня, без сюрпризов.

– Он самый, – оживился Дарский. – Обязательно вам принесу в следующий раз свою книгу. Там собраны афоризмы и лимерики, сочиненные мной за последние пять лет. Многое, конечно, печаталось в «Вестнике», но кое-какие вещи возникали буквально экспромтом и порой в суматохе забывались, поэтому я себя сейчас приучаю к самодисциплине – тут же записывать и сразу сохранять в компьютерном архиве или отдавать в печать. Вы же понимаете, что в свободном мире, как на одесской барахолке, могут облапошить так, что сразу и не поймешь – кто и почему… Взять к примеру интернет… Вот уж поистине неуловимый перехватчик. Нынешний плагиатор может через интернет сделать себе имя за чужой счет без особого напряжения. Вот вам случай из личной практики: сижу недавно в гостях, а рядом, вернее – напротив, какой-то незнакомый мужчина. Не очень разговорчивый и мало что из себя представляет, но из категории прилипал, то есть прицепится к одной фразе и клиширует ее почем зря. Вот и этот – выслушает чью-нибудь занимательную историю из жизни или даже пустяковую сплетню, важно кивнет головой и произносит: «Да… все под Богом ходим…». Причем ни одного тоста не пропускает и стопочку свою опрокидывает как заводной. Другие по полрюмки выпивают, чтобы не опьянеть сильно… Народ-то здесь, в эмиграции отвык от российских застолий: кто за рулем – не хочет рисковать, иному печень о себе напоминает… Одним словом, во время очередной кем-то рассказанной истории он, уже будучи хорошо подшофе, пробормотал свое «все под Богом ходим», потянулся за огурчиком и локтем задел бокал с вином у своей соседки, она еле успела отодвинуться, хотя несколько брызг на ее белую кофточку попало. Тут наступило такое неловкое молчание, а я и говорю: «Да… все под Бахусом ходим». Народ рассмеялся, и неловкая ситуация разрядилась сама собой. А на следующий день – вы не поверите – эта фраза уже появилась в интернете, кажется, в «анекдот. дот. ру» какой-то жулик напечатал под псевдонимом: «Хрустальный звон». Я уверен, он за нашим столом сидел. Вы представляете? Хрустальный звон!

– Да, – сочувственно произнес Юлиан, – интеллектуальную собственность, особенно такую афористичную, как ваша, защитить от пиратов эфира практически невозможно.

– Точно! – воскликнул Дарский и уважительно посмотрел на Юлиана. – Даже не знаю, как к вам обращаться: мистер Давиденко или доктор Давиденко.

– Как угодно. Главное, не называйте меня профессором. Здесь ведь, в Америке, стать профессором – раз плюнуть. Диплом можно по интернету выписать. Прямо в рамке пришлют.

– Согласен! – еще раз энергично подтвердил Дарский и, чуть понизив голос, спросил: – Извините, конечно, я не задавать вопросы пришел, просто так мало видишь интеллигентных людей в нашей эмиграции. Вы, если не секрет, из какого города сюда приехали?

– Из Харькова, – ответил Юлиан. – Харьковчайник я.

– Как вы сказали? Харьковчайник?

У Дарского на лице появилось такое оживление, будто все его лицевые мышцы одновременно пришли в броуновское движение.

– Но это же замечательно! Вы где-то прочитали или сами придумали?

– Сам придумал. Только что.

– Меня вот почему словечко ваше так рассмешило? У меня сосед в доме из Харькова. Петя. Петруша Ткаченко. Так он все ностальгией мучается. А у нас балконы смежные, и вот, бывало, вечерком я выхожу на балкончик с чашкой чая, а Петруша со своей дежурной сигареткой. Я чай попиваю, а он курит, смотрит на беззвездное лос-анджелесское небо и причитает: «Эх, Максик, знал бы ты какие были ночи под Харьковом! А какие звезды! А как пилось под Харьковом!» Я слушаю, слушаю и говорю ему: «Ну чего ты ноешь? Купи билет и слетай в свой Харьков, поглазей на звезды…» На что он отвечает: «Нет, я к этим бандитам ни за что не вернусь!» Представляете, как я его в следующий раз вроде бы невзначай харьковчайником огорошу… скажу: «А не пора ли тебе, Петруша, в харьковчайники переквалифицироваться? А то все кипишь да пар пускаешь в своем американском котле…»

Дарский замолчал и стеснительно добавил:

– Если вы, конечно, не против, поскольку авторство…

– Ну что вы, господин Дарский, я за вас абсолютно спокоен. Если на следующий день этот оборотик появится в интернете – ясно, что, кроме вас или меня, его никто не смог бы туда запустить, а так… пользуйтесь, я вам, можно сказать, дарю мой экспромт. Но при случае можете похвастаться, что одно научное светило – не называя, конечно, моей должности – подарило эту шутку в знак уважения. Вас такой расклад устраивает?

– Более чем… – Дарский приложил руку к сердцу. При этом лицо его приняло таинственное выражение, и он значительно произнес:

– Я сейчас выдам один афоризм. Только прошу вас, – это мой, так сказать, перл. Он появится во вторник в юбилейном шестисотом номере «Вестника», и вы уж, пожалуйста…

Юлиан многообещающе кивнул.

– Так вот, слушайте… – Дарский слегка наклонился вперед и, медленно расставляя слова, произнес: «Старость у мужчины наступает в тот момент, когда его предстательная железа превращается в представительную».

– Недурно! – улыбнулся Юлиан. – Многие оценят…

Взгляд его, как бы невзначай, упал на наручные часы. Вступительный монолог Дарского уже продолжался больше двадцати минут.

– Однако, как говорится, делу – время, потехе – час. Учитывая, что наша с вами беседа уже около получаса забрала, не пора ли вернуться в реальность. Что вас привело ко мне?

Дарский кивнул, и лицо его изобразило несомненное сожаление от того, что приходится возвращаться в чертову реальность, которую легко наряжать в эпиграммы, буриме и максимы, но под чьей лакированной маской нередко прячется неизбывная гримаса стыда и отчаянья.