Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте

Лена не знала, что это был лучший вечер за всю нашу недлинную историю. В конце концов, я подумал тогда, если даже у нас больше не будет ничего – все искупит этот холодный вечер.

Мы шли переулками на Таганку, уже стемнело, заглядывали в окна нижних этажей, и с нею было удивительно уютно. И сидели в парке на детской площадке, пили красное вино, заедали гамбургерами из «Макдоналдса». Я обнимал ее свободной рукой, и она тесно привалилась ко мне подмышку, местами молчала, и я не видел ее лица. Вокруг стояли большие дома, гуляли женщины с собаками, где-то шла жизнь, кто-то кричал и смеялся, все расплывалось в туманной ночи, и осень казалась длинной и счастливой.

Вот и осень. Теперь темнеет так же рано, как и тогда.

Мать живет у меня несколько дней. Так ей проще ездить к деду. Я не езжу, у меня сложные отношения с его второй женой.

– Ты в отпуске? – спрашивает мать.

– Да… почти… Есть еще некоторые дела. Но вот совмещаю приятное с полезным, – я завязываю шнурок и выкатываю велосипед за дверь.

– А это?

Она стоит в дверях, в фартуке, слышно, как бурчит на кухне кастрюля, и показывает ложкой на велосипед.

– Оставляю… на охране внизу.

Вечером – я пью чай на кухне и читаю «Историю Средних веков» – она подходит и кладет руку на мое плечо.

– У тебя какие-то проблемы?

– Никаких.

– Расскажи, я же вижу… На работе?

– Все нормально!

– Тебя хотят уволить?

– Мама, все нормально.

– Точно не хотят?

– Никто уже ничего не хочет, говорю же!

– Ну как хочешь… Живи сам как знаешь! – она обижается и со вздохом отходит громко греметь посудой.

Честно говоря, я не очень представляю, что бы я мог ей рассказать.

Бывает, погружаешься во все привычное так, что уже не представляешь, как можно иначе. Все привычно до автоматизма, ты все глубже вползаешь в колею и не видишь, кроме нее, ничего другого. Привычные вещи, маршруты, мысли. Привычные мысли рождают привычные действия, привычные действия – совершаются с привычными вещами, привычные вещи не отпускают от себя мысли… Твой мир кажется тебе герметичным и неизменным. И когда тебя что-то беспокоит, самое лучшее – заняться привычным делом и вернуться в привычную жизнь. Для меня это значит, что я беру велосипед и еду кататься, чтобы однообразным повторением движений, под однообразный шелест спиц привести себя, как индийский йог, в состояние покоя. Может, где-то впереди ты и чувствуешь тупик этого повторения: мысли – действия – вещи – мысли… Но пока это не тяготит.

Только бывает и другое – когда привычный круг вещей неожиданно размыкается (не мыслей и действий, над которыми ты вроде властен, а именно вещей). Легко и непринужденно. В том месте, где не ждешь, где все казалось на века. И ты понимаешь, что неизменность твоего мира – тоже иллюзия.

Так, возвращаясь сумерками домой, в безлюдных старых переулках, где стены старых фабрик и одинокие жилые дома, где бежала мне когда-то навстречу собака и где спешил на остановку прохожий со свертком, слышен нарастающий подземный гул и загорается электрическое зарево. Они мешают моим неспешным мыслям. Я еду еще, не понимая, что это и откуда, потому что помню тут все: вот сейчас будет забор, а потом проходная, кирпичный цех, а тут какая-то база, где днем постоянно грузовики, дальше какие-то конторы, скверик и симпатичный особнячок с башенкой… На углу я торможу так, что взвизгивают тормоза. Скверика нет, словно и не было, забор исчез, оголив внутренности заводского двора, все ярко освещено. Все – это техника, металл, бетон, краны, экскаваторы, бытовки, горы земли и битого кирпича, перемолотых плит. Все движется, воздвигая что-то похожее на Колизей.

Тут строят огромную развязку. Видимо, тут пройдет еще одна кольцевая дорога – внутригородская. С ее помощью думают решить проблему пробок. Но мне что-то не кажется, что это получится. Двадцать или тридцать километров эстакад, туннелей и развязок никого не спасут, слишком мало. На тех частях, что уже построены, уже пустили движение, но оно так же похоже на движение, как болото на горную реку. Проехать там можно только рано утром или поздно вечером. И самое страшное не когда люди теряют в пробках несколько часов, успевая позвонить всем знакомым, доесть недоеденный обед, дочитать газету, прикинуть бизнес-план, подправить макияж, а когда в застывшем потоке ты видишь зажатую со всех сторон «скорую» с бесполезными мигалками, отблески которых мечутся по металлу и стеклу окружающих машин.

(Кто-то на днях говорил по телевизору, что на селе надо развивать систему неотложной медицинской помощи, чтобы все населенные пункты были не более чем в часовой доступности. Думаю, там, на селе, это будет проще организовать. Чем тут.)

Вид ночной стройки завораживает. Особенно когда сдача назначена на определенный срок и работа кипит, рабочие снуют, предвкушая обещанные премии. Но своих сомнений я все равно не могу побороть. И еду с ними домой, где можно – дворами и переулками, где не получается – большими улицами.

Несколько лет назад была объявлена программа защиты или спасения малых рек. Тех рек, что питают, в конечном счете, Оку и Волгу, вливаются в тысячи озер, на берегах которых живут миллионы людей. Тех рек, в которых чаще всего, как в той, что по дороге в Д., можно увидеть радужные бензиновые пятна и найти автомобильное колесо, остатки старого трансформатора, бетонные изделия и мусор и не найти рыбу. Тех рек и ручьев, что чаще всего закатывают под землю, потому что они мешают строительству гаражей или нового микрорайона. Зачем-то их стали тогда спасать? Да наверно, как раз потому, что они засоряются, мельчают, а вода из них попадает в другие реки, в водохранилища, к нам в кран.

Может, также надо заботиться и об улицах и дорогах? Не только о больших, но и о тех, что идут через дворы, промзоны, перекрыты теперь заборами и бетонными блоками, потому что кто-то решил прирезать себе пару метров или организовать удобную парковку возле дома. Тех, что покрыты пылью и ямами и полувековой давности асфальтом, что когда-то куда-то вели и что могут пригодиться кому-то и сейчас, как сгодились мне? Может, тогда и не нужны будут огромные развязки?

Она села верхом и наклонившись ко мне, покрыла облаком волос. Парковая лавочка под спиной была твердой и плоской.

– Так ничего не получится… Поедем куда-нибудь…

– К тебе?

– Мои дома…

С собой у меня сто рублей, я вдруг с ужасом это вспоминаю. Я даже телефон забыл дома. Ни в какую гостиницу не поедешь. Пытаюсь сообразить, но… – поцелуи, поцелуи, поцелуи… – никак не получается. Перебираю все что можно. Надо же было именно сейчас приехать матери!.. Димка! Да, именно он.