Александр Этман - На седьмой день: рассказы

Расплатились и ушли. Я уже засыпал, когда брат жены позвонил.

– Саш, – говорит, – а я знаю, почему немцы на нас косо смотрели...

– Вито, – говорю, – немцы на нас косо смотрели, смотрят и будут смотреть. Это им завещал король Пруссии Фридрих Шестой. Или Четвертый...

– Да нет, – говорит, – просто сегодня – день рождения Гитлера.

– Ага, – говорю, – этим, возможно, и объясняется удивившая меня взбудораженность публики и низкая, несмотря на вознаграждение, заинтересованность музыкантов в исполнении «Катюши».

– Мы им праздник испортили, – говорит шурин.

– Ай, как неловко-то, – говорю. – Это все равно что в еврейский ресторан прийти с портретом шейха Ясина.

И больше мы туда как-то не ходим. И вправду неловко. Хотя кухня мне нравится. И вы можете попробовать, если еще не пробовали.

Но, конечно, чтобы не было неприятных сюрпризов, идите-ка вы лучше в один из наших русских ресторанов. Там и привычно, и вкусно, и с дамой поговорить можно – когда оркестр берет перерыв. А так, конечно, нельзя. Потому что приходится громко кричать.

Я, например, ничего в русском ресторане не слышу. Хотя мне все время кто-то порывается рассказать анекдот. И рассказывает даже. Тут главное – вовремя уловить, когда анекдот заканчивается. Это несложно: нужно внимательно следить за лицом рассказчика. Когда на этом лице появляется удовлетворенно-выжидательное выражение, нужно начинать смеяться. И можно еще сказать: «Хорошо... Это действительно хорошо...» Правда, это может окрылить рассказчика, и он станет излагать вам другой анекдот.

Ни в коем случае не говорите, что не слышите его. Он начнет кричать вам на ухо. Недавно на одном из юбилеев некий дядя прокричал мне таким образом сразу четыре анекдота. При этом он наплевал мне в ухо все, что съел. Мне особенно не понравился салат оливье. Не надо добавлять в него яблоки. И еще повар в тот раз переборщил с зеленым горошком...

Также не следует просить музыкантов о том, чтобы они играли потише. Музыканты, за редким исключением, обижаются и начинают играть еще громче. Ну, то есть, конечно, не играть, а вокально сопровождать талантливо записанные в России «минуса», то есть фонограммы без голоса.

Есть еще фонограммы без солирующего голоса, но с подпевками. А есть фонограммы, которые называются «плюса» – это когда наши музыканты исполняют ту или иную вещь идеально, стараясь открывать рты соответственно тексту.

Через несколько часов после начала любого вечера в любом русском ресторане неожиданно становится ясно, что в зале, помимо штатных музыкантов, присутствуют как минимум пятеро нештатных, из числа гостей. По моим подсчетам, приблизительно 65 процентов нашей эмиграции считают себя профессиональными исполнителями, хотя доход от этого получают лишь три десятых процента.

Некоторые любители поют действительно хорошо, и главное – вживую. Но если микрофоном завладевает, например, известный хоккеист, то вы можете смело переезжать в другой русский ресторан, если только вам не нравится песня «Город, которого нет» так, что вы можете слушать ее семь раз подряд.

В русские рестораны ни в коем случае не следует ходить только в одном случае: если вы сели на диету. При диете нельзя выпивать. А в русском ресторане трезвому и скучно, и страшно. Когда вы пьянеете вместе со всеми, то, оказывается, многого не замечаете. А когда вы трезвы, то замечаете и думаете: «Это что же, значит, я вот так же себя веду, когда пью?» Делитесь своей догадкой с женой и получаете утвердительное:

– Так же, и еще хуже. В прошлый раз ты не мог выговорить слово «да»...

– Да ты что? – огорченно произносишь ты. – Да не может быть... Неудобно-то как...

– Быть может, – говорит она печально.

И тут ваш взгляд падает на соседний столик. За ним сидят восемь бабушек и один дедушка. Может, у них вечер выпускников, думаете вы. При этом бабушки смеются, а дедушка, как конь в цирке, бегает вокруг стола и наливает бабушкам содержимое литровой бутылки «Грей гус». И, надо отдать должное бабушкам, дедушка практически не присаживается, поскольку едва он собирается это осуществить, бабушки громким хором требуют за ними еще поухаживать. И дедушка с «Гусем» снова выходит на манеж с внешней стороны. Потом начинается музыка, и бабульки выплескиваются на танцплощадку. Дедушка, отирая пот, усаживается на заслуженный отдых. Вы нерешительно подходите к нему. Дедушка бледен.

– Извините, что вмешиваюсь, – говорите вы. – Но вы совсем сбились с ног, ведь наливать вашим очаровательным спутницам мог бы и официант.

– Да если бы, – отвечает дедушка, беззлобно матерясь. – Мы в одном доме живем и я, старый дурак, проиграл им спор. И теперь должен обслуживать их сам весь вечер.

– Они у вас неплохо пьют, – сочувствующе произносите вы.

– Да уже вторую, на халяву, – говорит он. – Хорошо, что только четверо курят. Пока всем дашь прикурить...

– Гриииша, – доносится с танцпола требовательный призыв. – А танцевать?

– Иду-иду, – кряхтит дедушка и устремляется к победительницам.

– Доброго вам здоровья, – вслед ему молвите вы, но он вас уже не слышит.

Что за чудеса, думаете вы. Так у нас, оказывается, пьет и стар и млад! Как это вы раньше не замечали?

Ну, мы вообще много чего не замечали раньше. А теперь вот замечаем. И замечаем мы также, что пришло время бежать за цветами для жен, подруг и сотрудниц, чтобы поздравить их утром еще теплыми.

Жил сначала в России, а потом в Советской России совершенно замечательный человек – Даниил Ювачев. Он взял себе псевдоним Хармс и стал писать в стол. Потому что у него был очень нестандарный юмор, и его не печатали. Потом Хармса пожалел Маршак и заставил написать несколько детских стихов. Их опубликовали и заплатили Хармсу деньги. На эти деньги Хармс жил до тридцати шести лет, когда его арестовали в третий раз и вскоре расстреляли. В основном, за неопубликованное. Жаль, что Хармс поспешил родиться. Ему бы было хорошо сейчас, здесь, у нас. И мне почему-то кажется, что на днях он мог бы написать что-то в этом роде...

В минувший понедельник мне позвонил Володя и сказал:

– Завтра я устраиваю легкий ланч. Только мальчики. Посидим, на бильярде поиграем. В два или в половине третьего...

Я сказал:

– Хорошо. Только адрес дай.

И Володя дал. И не сказал, что у него день рождения. Но я и так знал.

Мне очень хотелось пойти к Володе на ланч. Где только мальчики. И где бильярд. Но я боялся, что моя жена скажет, что, мол, как же так? Мол, что это за ланч в два? И тогда я скажу, что, мол, это же не завтрак, чтобы в девять. И не ужин, чтобы в восемь. А ланч, чтобы в два. И тогда моя жена скажет, что, мол, совсем уже. Мол, пить среди дня это уже совсем. Словом, расстроится. И тогда я решил ничего жене не говорить до самого последнего момента. В самый последний момент я сказал: