Мария Бушуева - Лев, глотающий солнце

— Но ты же не живешь с ней!

— У меня обязательства.

…Значит, я могу в с п о м н и т ь все, что было не только со мной, но и с Анной: я получила в наследство не только ее квартиру, но и ее память? Правда, то, что происходило с Анной, вспоминается немного иначе: как прочитанная книга или кинофильм, который я смотрела несколько лет назад.

Дубровин побежал в соседнюю комнату: так звонили и пейджер, и сотовый телефон.

Когда он вернулся, я проговорила, отставляя на журнальный столик пустую чашку:

— Я уезжаю завтра. Улетаю самолетом. Сейчас мы пойдем к нотариусу и я оставлю на тебя доверенность: ты сможешь продать квартиру?

Какая-то тень скользнула по его лицу, но ответил он сразу:

— Смогу.

— Я видела Филиппова, он просит… требует половину суммы себе. Утверждает, что Анна написала на него завещание, но он, по причине своей порядочности, заставил ее переписать все на меня. Он хочет издать ее записки …

— Какие записки? — Он насторожился и выпрямился на стуле. — Научные?

— Ну что-то такое, да.

— Ты видела записки?

— Нет. Только дневник, где все про любовь.

— Да у нее и не могло быть никаких научных записок — одни фантазии!

— Не знаю. — Сказала я, сразу вспомнив, как сестра иногда называла его Сальери.

— Позвони Филиппову, пусть он даст тебе их почитать, а я возьму у тебя. Все-таки любопытно, что она там насочиняла… Лучше я сам их издам. Сейчас можно, если за свои деньги, издать все — хоть полный бред.

— Да пусть Филиппов этим занимается, — возразила я. Мне хотелось разозлить Дубровина. Так всегда делала Анна: ее, провоцирующие на эмоциональный взрыв детские шалости.

— Я не верю в его добрые намеренья! — Дубровин вскочил. Тут, без тебя, звонили от Карачарова, и тоже спрашивали, нет ли у тебя записок и неопубликованных статей Анны Кавелиной, просили обязательно сообщить, но я, предполагая, что в записках — одна ерунда, позвонил им сам и сказал, что ты уже уехала. Откуда они вообще проведали, что ты живешь у меня? Это дело рук Филиппова. Он вообразил, что в научных черканиях Анны что-то такое было! Так зачем нам позорить Анну, вытаскивать на свет всю ее детскую чушь? — Он бегал, размахивая руками, по комнате среди своих ветхих коробок и замохрившихся рюкзаков. Валявшийся с одним из походных мешков мобильный телефон смотрелся экзотично.

Я засмеялась.

— Хорошо. Я договорюсь с Филипповым… — И поднялась с кресла. — Пойдем к нотариусу прямо сейчас.

Процедура составления доверенности заняла час времени. Нотариальная контора уже закрывалась, мы были последними посетителями.

— Вы понимаете, что рискуете? — Заверяя доверенность, спросил меня толстяк — нотариус. — Вы хорошо знаете этого человека? Все-таки квартира, не собака.

— Собаку я бы ему не доверила, — сказала я, подарив симпатичному толстяку легкую милую улыбку, — он бы ее бил!

— А квартиру?!

— А квартиру доверяю. Не волнуйтесь, я все продумала.

Конечно, я солгала. Но не могла же я признаться нотариусу, что поступаю так, чтобы скорее уехать домой. Глупо?…

Да, я рисковала. Но я все— аки была уверена, что Дубровин не захочет в ы г л я д е т ь негодяем. Ведь тогда он нанесет смертельный удар по своему идеальному представлению о самом себе.

— Ты разве ночуешь не у меня? — Удивился он, когда я стала прощаться с ним на углу Вокзальной магистрали.

— Нет. Мне нужно побыть одной, в старой квартире.

— Не боишься? Особенно п о с л е того…

Я вдруг поняла, куда он делся во время нашей последней совместной экскурсии в квартиру сестры: он просто убежал. Никакой мистики.

— Призраков?

Дубровин едва заметно порозовел.

— Филиппова.

Я не ответила. Мы помолчали, стоя возле его машины. Он никуда не ходил пешком. Новый вид кентавров — машиномужчины, как-то пошутила Анна.

— А деньги на билет? — Он запустил руку в один из своих карманов, достал деньги.

— Возьму. — Кивнула я. — Совсем забыла.

Не пересчитывая, он протянул мне пачку.

— Позвони, когда возьмешь билет. Я отвезу тебя на самолет.

Странно, что он не кричит, не мечется, не ломает руки, не настаивает на прощальном ужине. А сколько было шума и страсти, боже ты мой!

Но, может быть, весь камнепад его чувств несся на Анну, норовя угодить хоть не в нее, но в ее тень, в сумраке которой я столько времени пробыла?

— Почему ты все-таки не женился на моей сестре? — Спросила я, и он, открыв дверцу машины, так и застыл возле нее, как в янтаре.

— Я думал, мне некуда спешить, — раздумчиво и неожиданно искренне проговорил он, — она и так была моя.

… в янтаре е е памяти…

— Ты потерял Анну и думал обрести ее во мне, я понимаю. И у меня нет обид на тебя — пожалуй, я даже благодарна тебе, Сергей.

— Обид? За что?

— За то, что ты все время говорил мне о своей любви. Ты говорил не мне — ей. Я была только воспоминанием о ней. Твоим воспоминанием.

По его лицу пробегали ящерки отблесков от фар пролетавших мимо машин. Ящерки то искрились, то исчезали в черных провалах, и провалы становились все шире, все шире, захватывая уже не только лицо, но и грудь …

— Хватит. — Дубровин оторвал побелевшую ладонь от дверцы своего автомобиля и, не глядя на меня, сел на сиденье. — Я все понял.

Машина качнулась и рванулась с места, едва не задев стоящую неподалеку белую Тойоту.

Домой! Как странно, и тепло… Максим?… Неужели я забыла о нем?

Неужели больше и т а м нет любви? Да была ли она вообще в моей жизни?

Но такой грустный вопрос не опечалил меня на этот раз: легко и спокойно струился тайный свет моей души.

— Все будет, — шепнула мне сестра, обнимая меня. — Успокойся, Дашенька! Тебе подарят новую куклу, ты ее полюбишь гораздо сильнее! Ты полюбишь ее очень сильно.

А я, перегнувшись через перила почерневшего деревянного мосточка, смотрела на подернутую тиной воду деревенского пруда. Я видела желтые кувшинки и жуков — плавунцов. Я всхлипывала, потому что там, на дне, навсегда осталась моя старая кукла, упавшая в пруд вместе со старым портфелем, в который я ее посадила.

В квартире сестры я сняла уличную обувь и, пройдя в комнату, набрала телефонный номер Филиппова, уже не удивляясь, что помню все, что касалось Анны.

Но Филиппов был потрясен:

— Моего номера нет нигде! Даже «Справочная» его не дает. (Это было правдой, принципу «никому ни адреса, ни телефона. Только своим» — научил его тест).

Я попросила его принести записки Анны, объяснила, что хочу прочитать. И добавила: «Прочитаю и сразу решим насчет денег».

— Принесу завтра, — согласился он. — Они — маленькие. Но в институте есть еще ее статьи. Нужно тоже переиздать. Я съезжу в Америку, попробую пристроить там…

Про Англию, куда Анну хотели пригласить работать, он решил промолчать: еще захочет Даря сама туда съездить. При свете торшера его собственная тень казалась такой уродливой. Он содрогнулся. Потом закурил и усмехнулся: романтизм!