Мария Бушуева - Лев, глотающий солнце

Большая немая Луна…

…И вдруг я вспомнила, как видела в кабинете Карачарова Прамчука. Я даже села на постели и включила бра. Так мне стало нехорошо. Желтые круглые глаза, серый костюм… Это ведь буквально из моего сна! Они в с е были такие — в серых костюмах и со светлыми совиными глазами, те, предупредившие меня, что моя диссертация будет похоронена, причем совсем.

Сестра, я должна описать тебе подробно один эпизод. Сейчас, когда мне мерещится, что не Луна, а чьи-то желтые глаза наблюдают за мной, я хочу, чтобы ты — отстраненная от меня, моей жизни и моей рефлексии, смогла разглядеть не выпирающие частности, а общую картину.

Меня вызвал Карачаров Поинтересовался, о чем я сейчас пишу. Пусть не для печати — для себя. Я сказала, что мне интересно семейное информационно-энергетическое поле. Что, по моему мнению, психическая болезнь существует как пучок негативных мыслеобразов, искажающих семейное поле задолго до того, как какой-нибудь член семьи заболевает. Эти патологические мыслеобразы могут сохранятся в генах, а могут быть привнесены извне. В какой-то момент они как бы внедряются в общесемейное информационное поле, паразитируют на нем, подпитываясь отрицательными эмоциями, например, страхом, агрессией или тревогой, пока один из членов семьи не становится полностью ими о д е р ж и м. Карачаров выслушал и стал рассказывать о существующей, и, кстати, известной мне, лептонной теории, о том, что мысли-чувства и, и даже мысли-желания могут воплощаться в определенных волнах лептонного поля, которое окружает каждую клетку, орган, всего человека…

И в этот момент вошла его акулистая секретарша, Ольга Леонидовна и что-то ему прошептала, наклонившись над ним и едва не касаясь его скользких залысин мощным бюстом.

— Конечно, пусть зайдут, — проговорил Карачаров, несколько вскинув брови.

— Я пойду, — сказала я. Но он не дал мне уйти.

— Посидите. Мы еще не закончили нашего разговора.

И в кабинет вошли Прамчук и Филиппов! Я поднялась и скорее отсела от стола в самый дальний угол. Меня точно парализовало. С неприятным чувством попадания в кем-то написанную пьесу, в которой меня ждет отнюдь не радостный конец, наблюдала я за беседой этих троих. Именно наблюдала, потому что кабинет огромный, а говорили они очень тихо. Потом Прамчук встал, встал и Филиппов. Он старался на меня не обращать внимания. Но я чувствовала его напряжение, которое сразу передалось мне.

— Анна Витальевна, можно вас на минуту, — попросил Карачаров и мне пришлось подойти к ним. Карачаров сидел за столом. Прамчук стоял напротив Филиппова.

— Анна Витальевна — наша очень талантливая молодая сотрудница. — сказал Карачаров, — у нее закончена диссертация.(Это было, конечно, еще до моего провала).

— Я что-то о вас слышал, — сказал Прамчук и т а к посмотрел на Филиппова, что у Карачарова, который перехватил его взгляд, выпала из руки сигарета и покатилась по коричневой полировке стола. Он зажал сигарету двумя пальцами и бросил ее в пепельницу.

А Прамчук и Филиппов простились и вышли.

Карачаров снова стал говорить о лептонном поле. О возможности создания лептонного двойника.

— Впрочем, лептонного или какого другого — не суть. Но давайте, Анна Витальевна, попробуем! — Он поднял вверх указательный палец и засмеялся. Даже подпрыгнул в кресле.

И все-таки чертовщина не кончилась.

Было часов восемь вечера. Да, минут без десяти. Зимой, когда ветер завивает поземку, расползающуюся по сизо-белому асфальту, и по-волчьи подвывает в туннелях, кажется, что сразу после недолгого дня, наступила ночь.

Дубровин поставил машину на платную автостоянку и мы пешком подошли к дому Анны. Метель рванулась нам на встречу, не давая пройти сквозь арку во двор. Она упиралась мне в грудь и срывала шерстяной шарф с моей головы.

— Прорвались! — Прокричал Дубровин, когда мы, рванув дверь подъезда, оказались наконец в тепле. — В такую погоду хороший хозяин, как известно, собаку не выгонит, а ты меня заставляешь таскаться и показывать квартиру.

Я промолчала. Мы поднялись, и вдруг, уже у двери, обнаружилось, что у меня нет ключа. Я все время чувствовала его ледяной гвоздик в наружном кармане полушубка. Где же он? Выронила?! Когда?

— Свяжешься с бабой! — Пробурчал Дубровин.

Так. Мы в машине. Я курю. И машинально покручиваю в кармане ключ. Мы в арке. Он леденит мне пальцы даже сквозь перчатки. У подъезда? Точно! Я поторопилась его достать, как только мы прорвались сквозь колкие кольца метели. Значит, я выронила его во дворе!

— Не найдем, — махнул рукой Дубровин. — Битый номер.

— Найдем! Я всегда нахожу потерянное!

Я сбежала по ступенькам, выскочила из подъезда в метель, промчалась по двору и остановилась. Из арки дуло. На снегу были ярко обозначены светлые прямоугольники окон: оранжевые и бледно-желтые.

— Буду искать отсюда, — сказала я подошедшему Дубровину. Искала я минут пятнадцать, не больше. Но от холода и пронизывающего ветра время неимоверно растянулось. Вид у Дубровина был кислый. Он и не думал помогать мне с поисками, а лишь поглядывал на часы и притоптывал ногами, чтобы не замерзнуть в полуботинках. Почти нигде не бывая без машины, теплой зимней обуви он не носил.

— Вот он! — Проорала я, ликуя. — Нашла! — Ключ посверкивал возле моих ног. Он показался мне живым. Он удрал из моего кармана намеренно. Зачем? Я наклонилась: на меня упал свет из окна, свет, благодаря которому я и обнаружила мой ключ. Я выпрямилась и посмотрела вверх, на то окно, которое мне случайно помогло.

— Свет! — Крикнула я. — Сергей! В квартире кто-то есть!

Он поднял голову и сначала в его лице мелькнула досада, но потом он тоже повернулся и посмотрел на горящие окна.

— Т…ты уверена?

— Абсолютно.

— Ну что… не пойдем?

— Пойдем! — Я была полна решимости. Я уже ничего не боялась. Сейчас все встанет на свои места.

— Опасно, — пробормотал Дубровин. — Рискуем.

— Трусишь! — Я уже неслась по лестнице, а он едва поспевал за мной.

— Дура! — Грубо оттолкнув меня и вырвав из моих потных ладоней ключ, Дубровин стал сам открывать дверь. Но руки его дрожали. И дрожь мгновенно передалась мне.

Но, тем не менее, когда ему удалось дверь открыть, я, не помня себя, первая вбежала сначала в прихожую, отметив краешком сознания, что в прихожей и в кухне темно, а потом туда, откуда струился свет — в большую комнату!

Спиной к нам, за столом, сидела молодая женщина и что-то писала, склонившись над тетрадными листами. Мы с Дубровиным, окаменев, смотрели на нее. Как сомнамбула, я подошла к ней ближе и хотела заглянуть через плечо

Но она сама внезапно оглянулась.

— Анна! — Дико закричало Дубровин.

— Это же не Анна, — прошептала я пересохшими губами, — это же я.