Йозеф Хазлингер - Венский бал

Он разрезал шницель на продольные ломтики, а потом, к моему удивлению, ловко поделил их на части, даже не сдвинув с места. Его тарелка напоминала рекламную картинку для детей, страдающих отсутствием аппетита. Первым делом он съел боковые куски, имевшие небезупречную геометрическую форму. После чего методично расправился с прямоугольником из идеальных мясных квадратиков. Когда я перематывал пленку, он использовал паузу для того, чтобы послушать телевизор. Но как только я приводил диктофон в рабочее состояние, он убавлял звук. Странное дело – чем больше Фриц Амон входил во вкус своего устного повествования, тем симпатичнее он мне казался. Пока не заговорил о политике. Напоследок он пригласил меня зайти в гости еще раз. И я, пожалуй, зайду. Во всяком случае – до публикации книги.

В газетах появились фотографии Файльбёка и человека, которого сообщники называли Инженером. Родители Инженера жили в Бургенланде. Мне они дали от ворот поворот. Запретили приезжать, отказали в любой информации. Голос матери мне удалось услышать по телефону. Но она тут же передала трубку мужу.

– Оставьте нас в покое! – гаркнул тот, на чем разговор и закончился.

С родителями Файльбёка повезло больше. Мне было позволено посетить их. Они жили в одном из муниципальных домов Хернальса. Отец Файльбёка – осанистый мужчина с курчавой темной шевелюрой. Он работал на мотостроительном заводе.

– Я всю жизнь был за социалистов, – сказал он. – Но теперь баста.

Мать оказалась женщиной благовоспитанной, с хорошими манерами. Работала в мобильной службе по уходу за престарелыми и немощными.

– Я совершила большую ошибку, – сокрушалась она. – Сболтнула полицейским, что у Карла в подвале имеется шкаф. Они взломали его и конфисковали все содержимое. Теперь он не может вернуться, ведь они арестуют его.

Она не допускала мысли о смерти сына, который пропал почти два года назад.

– К теракту в Опере Карл наверняка не имеет никакого отношения, – сказал отец. – Он бы ни в жизнь такого не учинил. Карл – человек исключительно порядочный, только вот попал в плохую компанию. И ведь хотел вырваться, да поздно было. Полиция говорит, террористы ему палец отрезали. Вот до чего. Прямо муллы какие-то. Он и к дому-то боится близко подойти.

– Не надо мне было говорить про шкаф, – вновь запричитала мать. – Все, что они там нашли, могут использовать против него.

Муж попытался успокоить ее:

– Ты даже не знаешь, что было в шкафу-то. Мы понятия не имели, что он водился с этими террористами. Правда, он хотел вытурить инородцев. Ну и что тут такого? Я тоже хочу. Посмотрите, кто у нас ходит по улицам. Слова на немецком не услышишь. Я всю жизнь был за социал-демократов. Но теперь баста. Они продают своих людей.

Фрау Файльбёк устремила на меня умоляющий взгляд:

– Вы сумеете найти Карла? Прошу вас, найдите его.

– Вы можете дать мне какие-то зацепки?

– Не знаю… А вы ничего не скажете полиции?

– Нет.

– Он журналист, – вмешался муж. – Не ихнее дело держать язык за зубами.

– Обещаю, что дальше меня информация не пойдет.

Фрау Файльбёк посмотрела на мужа. Похоже, ему не нравилось намерение жены, но он и не стал ей мешать, когда она стала осторожно излагать кое-какие подробности, все еще неуверенно поглядывая на супруга.

– Недавно мы освободили квартиру Карла. Какой смысл платить деньги, если он не живет в ней. Полиция перевернула там все вверх дном. Я разбирала вещи, стирала и гладила. И тут в кармане пиджака нашла записку. Вроде описания какого-то маршрута где-то за границей. Муж даже атлас листал, но ничего выяснить не удалось. Об этом мы никому не говорили. И кроме того, мы решили, что если бы он действительно находился там, то этот листочек взял бы с собой.

– Можно посмотреть?

– А вы не разболтаете? – спросил Файльбёк.

– Нет, обещаю вам.

Он подошел к столу и поднял верхнюю доску, которая, видимо, служила для удлинения столешницы. Внизу лежал лист бумаги. Текст, похоже, был напечатан на лазерном принтере.

От Сантаньи – два километра в сторону Феланича.

Потом проселком налево.

На перекрестке – пальма.

Потом еще два километра.

Я знал оба упомянутых здесь населенных пункта, так как один из первых моих отпусков провел с Хедер в этой местности.

– Это на Мальорке. Я поеду туда.

– На Мальорке? Это не так уж далеко! – Фрау Файльбёк задумчиво помолчала. – Но что вы там собираетесь делать? Вы ведь найдете Карла?

Этот вопрос немного смутил меня. Я не рассказывал им о Фреде. И понятия не имел, что буду делать с этим типом, если он мне повстречается. Разумеется, я поговорил бы с ним. А потом, скорее всего, сдал бы полиции. Но им я не мог этого сказать.

– Он будет снимать для телевидения, – сказал господин Файльбёк. – Теперь я знаю, где это, и могу сам поехать.

Он забрал записку.

– Не хочу препятствовать вашим планам. Но, возможно, вы знаете своего сына не так хорошо, как думаете.

– Перестаньте. Мне Карл не сделает ничего плохого. Мы не всегда понимали друг друга. Я – старый соци. Но Карл был прав. Он учился и разглядел всю гадость раньше меня. Только вот связался не с теми людьми.

Господин Файльбёк вышел на кухню и вернулся с двумя бутылками сливовицы.

– Это вам. А вы – молчок. Договорились?

Я не хотел брать бутылки, но он всучил мне их, можно сказать, силой.

Уже в передней он сказал:

– Я не нуждаюсь в услугах полиции. Если Карл замешан в этом деле, я убью его. Если нет, ему не место за решеткой.

Я обещал родителям приехать на несколько дней в Лондон. Но поездка на Мальорку не терпела отлагательства. Я позвонил в Лондон и сказал, что буду на неделю позже. Отец был возмущен результатами выборов:

– Преступники наверняка из правых радикалов. Как люди могут голосовать за правых?

В конце разговора он не преминул посоветовать:

– Возвращайся-ка ты в Лондон. Я уж точно больше не увижу Вену.

– Я думал, ты приедешь в мае.

– Встречу отменили. Сейчас есть дела поважнее, чем прием для эмигрантов.

Текст записки Файльбёка я запомнил, однако не был уверен, что и в самом деле застану его на Мальорке. Маршрут был составлен по меньшей мере полтора года назад. Я предполагал, что им пользовались для давних встреч с испанскими или французскими правыми радикалами. Однако попыткой не стоило пренебрегать. Чем ближе я подходил к цели, тем больше нервничал. В Сантаньи я совершил, как догадался позднее, серьезную ошибку. Мне надо было сразу отправиться в отель, а я, вместо того чтобы в муниципальном управлении или хотя бы в баре узнать, где можно остановиться, сразу двинулся в сторону Феланича, ориентируясь по дорожным указателям. Моя сумка не слишком оттягивала плечо. В ней были только полотенце, плавки, нижнее белье, магнитофон, восемь кассет и маленький фотоаппарат. Но я не учел, что, коль скоро я нигде не остановился, меня никто и не хватится, если я не вернусь.