Йозеф Хазлингер - Венский бал

Нижайший был совсем из другого теста. Он жил ради своей миссии, нашей миссии. Нет, он сам был миссией. На моих глазах он ни разу ни на секунду не дрогнул. И никогда ничего похожего на страх. Стопроцентная убежденность в правоте каждого слова, каждого поступка. Это не значит, что он не знал сомнений. Он сомневался в других, но в себя верил неколебимо. Приняв решение, шел до конца. Эта его непреклонность и решительность, его идея жить, сметая все барьеры, и сделали его нашим вождем, хотя он был самым младшим из нас. Во времена Друзей народа никому и в голову не приходило оспаривать его главенство, даже Файльбёку. Никогда не забуду первой встречи с ним. Он приехал в усадьбу под Раппоттенштайном. За рулем Панда, рядом с ним – Жердь, а сзади сидели Нижайший и Файльбёк. Бригадир, Пузырь, Сачок и Профессор выбежали навстречу с бутылками пива, я – за ними. Когда вновь прибывшие выходили из машины, я был еще во дворе. Ворота уже открыли. Я не знал, кто из этих четверых Джоу. Но усек это с первого взгляда. Он был очень худой, кожа да кости, волосы темные, почти черные. Стоило ему посмотреть на меня, и все застыли как по команде, а он направился прямо ко мне.

– Ты Инженер? – спросил он.

Я кивнул.

– Теперь у нас полный состав.

Он потыкал меня кулаком в грудь так, будто мы старые друзья. Потом сделал приветственный глоток.

«Теперь у нас полный состав». Я не сразу понял, что он имеет в виду. А после, когда мы вошли в хай-тек-салон для нашей первой панихиды, я уже начал догадываться. Панихида! Я вам позднее объясню. В помещении было десять расставленных по кругу стульев. И я оказался десятым, стало быть, замкнул круг. Меня здесь ждали. Я был последним, кого приняли в Друзья народа. Не знаю, почему выбрали именно меня. Но всегда считал это особым отличием. Потом Файльбёк сделал несколько робких попыток присватать еще кого-то. «Ну не в полноправные члены, – говорил он, – а для установления личных контактов». Файльбёк всегда носился с идеей подключения к другим группам. Нижайший не возражал против неформальных контактов, ему даже было любопытно, что думают и какие акции замышляют другие. Но он был решительно против какого бы то ни было разглашения наших тайн. Файльбёку он ответил: «Ты видишь хоть один свободный стул в этом круге? У нас все укомплектовано».

И, если не считать полицейских, никого, кроме зальцбургского «гауляйтера» и его заместителя, в нашем убежище не было. Нижайший не сомневался в том, что всякое расширение группы только отвлечет нас от цели. Он говорил: «Оптимальное число – семь или девять человек. Если меньше, группа станет слабее, если больше, это грозит развалом. Восемь тоже не годится – группа может разделиться на две равносильные части».

Откуда взялись цифры «семь» и «девять», я до сих пор не могу понять. Знаю только, что Нижайший всегда интересовался тайными обществами, конспиративными организациями, еретическими сектами и вообще группами сопротивления и, конечно, той верой, которая сплачивала эти группы даже перед лицом смерти. Прежде всего, он изучал историю оппозиционных движений Средневековья, еретиков XIII, XIV и XV столетий, борцов против господства Церкви, целью которых было Третье тысячелетнее Царство, где будет покончено со всяким рабством. Никто из нас не имел об этом понятия, даже Файльбёк. А Нижайший умел ярко и толково излагать историю, он рассказывал о революционерах, истребляемых Церковью за проповедь одной-единственной идеи – мечты о чистой и богоугодной жизни. А они не отрекались, несмотря ни на какие пытки, и даже в пламени костров провозвещали новую общность людей. Нижайший скрепил нашу маленькую группу духовной связью с героями истории. Мы обрели бесчисленных предтеч, кровь которых взывала к мщению.

Разумеется, мы старались побольше узнать и о возрождении идеи Третьего рейха Мёллером ван ден Бруком, [23]и об истоках национал-социалистического движения. Интересовались тайным обществом Туле, [24] куда входил Альфред Розенберг, Артаманами, [25] на тайных собраниях которых встретились Рихард Вальтер Дарре и Генрих Гиммер, и даже деятельностью групп антифашистского сопротивления. Однажды Нижайший принес нам показания некоего тюремного священника, просто обескураженного тем, что участник коммунистического подполья, уже с петлей на шее, выбил у него из рук крест и вместо покаяния крикнул: «Да здравствует Сталин!» Мы ненавидели коммунистов, но эта несокрушимая верность идее потрясла нас.

Что было нашей целью? Сегодня я сказал бы: мы сами, прочность и сплоченность нашей группы. Ее боеспособность. Залог нашей непобедимости. Чтобы никто не мог капать нам на мозги и останавливать нас в наших замыслах. Мы стремились ворваться в историю. Это, может, звучит высокопарно, но мы не думали ни о какой рисовке, мы так жили и чувствовали. Мы хотели защитить себя. Все мы пришли к одному выводу: если будем бездействовать и уповать на лучшие времена, все станет еще хуже. А что нам оставалось? Ждать, когда все мы окажемся безработными? Или, по-вашему, мне следовало чего-то ждать – чтобы какой-нибудь чертежник из восточных стран или даже из Африки занял мое место, поскольку он стоит дешевле?

Какие у нас задачи, за какое будущее мы ратовали – все это осознавалось далеко не сразу. Поэтому потребовались панихиды: каждое воскресенье, в обеденное время, мы вступаем в контакт с нашими предшественниками. В хай-тек-салоне мы включали синие прожектора, а на алтаре зажигали три свечи. Потом садились в круг на вертящиеся стулья. Нижайший вставал за кафедру и читал отрывки из записей и книг, затем комментировал прочитанное. Он выявлял исторические связи, растолковывал, что именно важно в этих текстах для нас. Он всегда был готов ответить на любой вопрос и сам ставил их: «Что такое сегодняшняя Церковь? Кто в ответе за то, что ты, ты и ты и все порядочные люди страны уже никак не могут влиять на собственные судьбы? Кто виноват в том, что миллионам людей в Европе не дают честно зарабатывать на хлеб?»

Чтение и комментирование занимали час-полтора. Потом Нижайший садился на свободный стул. И тогда завязывался общий разговор, нередко часа на два. Никто из нас не был привязан к своему стулу. Каждый мог сидеть, где ему нравится. Нижайший занимал свободное место. В обсуждении заметную роль играл Файльбёк. Он был верен букве национал-социалистических писаний. Но Нижайший говорил: «Истину нам никто не преподнесет. Наша задача – найти ее. Покойные предшественники лишь указывали пути. Не будем забывать: все они потерпели крах».

Панихиды вдохновляли нас идеей единства нации и идеей создания неуязвимой единицы сопротивления. Народное единство – неудачное выражение. Лучше сказать – единение людей белой расы. Рамки нордической или арийской общности, насколько мы могли судить об этом по сочинениям Розенберга и Дарре, казались нам слишком узкими. Файльбёк считал, что единение белых народов должно быть сориентировано на немецкую культуру. Нижайший думал иначе. Он объяснил нам, что идея народного единства проявилась в антинемецком сопротивлении, например в чешском движении таборитов. На следующей панихиде он прочел нам несколько текстов о программе таборитов и об их беспощадной борьбе против Церкви и императора Сигизмунда. Тут уж и Файльбёк не мог скрыть некоторого преклонения перед Яном Жижкой.