Йозеф Хазлингер - Венский бал

– В сущности, нет. А у тебя?

– Не знаю. Он женат. На молоденькой. Ничего хорошего я не жду.

Она разглядывала мои пальцы, играла ими. Передо мной был чужой человек. И все же пробудившиеся воспоминания настолько завладевали мной, что меня опять влекла к себе эта мягкая жаркая плоть. Вновь велико было искушение прильнуть к этому телу.

Поутру, проснувшись в своей квартире, я почувствовал запах Хедер. Он был у меня на губах, на пальцах. Я вдыхал его, закрыв глаза. Встав в половине десятого, собирался отвезти через два часа Хедер в аэропорт, а после ехать на работу. Я очистил несколько апельсинов и сунул их в соковыжималку. Потом пошел и купил в кондитерской сдобы. Возле овощного магазина продавали чилийский виноград, я взял килограмм. На лотке стояли узкие вазы с розами. Я купил лиловую. И вскоре со сверкающим, тяжелым от яств подносом спустился к двери Хедер. Я нажал на кнопку звонка. Никакой реакции. Вероятно, Хедер еще спала. Я позвонил несколько раз кряду – и вновь безрезультатно. Пришлось поставить поднос на подоконник и достать запасной ключ. Но прежде чем воспользоваться им, я позвонил еще пару раз. В комнате было чисто, никаких следов нашей вчерашней встречи. На кровати Фреда – голый матрац, а с краю – новый комплект белья. На письменном столе – записка.

«Дорогой мой и глупый экс!

В аэропорт я еду на такси. Не забывай следить за холодильником. Но прошу, не вспоминай о минувшей ночи. Нас связывает только одно – наш покойный сын. Хедер.

P. S. В ящике письменного стола я нашла фотографию. Я взяла ее с собой. Там вы с Фредом на реке Колорадо».

Это анонимное стихотворение было напечатано в «Журнале для всех». Я отыскал его несколько месяцев назад и выписал в один ряд вторые буквы каждой строки. Стихотворение само по себе невразумительное, но из букв составилось слово «Армагеддон». Это было первое послание Нижайшего.

Вскоре Мормон появился в бета-сети. Споры вокруг Тысячелетнего Царства давно утихли. Нижайший вновь подлил масла в огонь, только на сей раз не своими комментариями, а цитатами. Каждый день он выбирал новый отрывок из «Книги Мормона».

Сначала – в оригинале, по-английски, потом – в немецком переводе. Речь в этих текстах всегда шла о Страшном суде. Но напечатаны они были с какими-то мудреными пробелами между буквами, с отступами и разбивкой строк. Напрасно искал я в них зашифрованное послание. Я уж начал думать, что Нижайший изменил код и мне не добраться до сути. Я проделывал разные комбинации с третьими, четвертыми, предпоследними и последними буквами, читал их в обратном порядке. А потом до меня дошло, что эти первые цитаты из «Книги Мормона» были чем-то вроде пробных шаров. Пользователей сети надо было приучить к необычной ломке строк. И вот наконец пришло послание – отрывок из 26-й главы книги Нефи. [52]Как всегда, я прежде всего обратил внимание на вторые буквы. Несколько «а» и «н», которые при обычных сбоях в строке не выстраивались в одну вертикаль. Мало-помалу я углядел слово «помощь». Это уже не могло быть случайностью. Я сделал распечатку и выписал эти буквы в один ряд. До сих пор я храню заветный листок. Он означал для меня второе рождение.

Из вторых букв в строках английского текста получились немецкие слова. Нижайший извещал меня о месте нашей встречи: Близ ООН. Помощь дорогим гостям. Восток.

Как-то зимой, перед последним нашим праздником солнцеворота, мы собрались для причастия на Дунайском острове. Мы встретились в так называемом санитарном домике на западной стороне длинной, почти десятикилометровой отмели. Летом на асфальтовых дорожках было полно туристов, велосипедистов, купальщиков. А зимой попадались лишь редкие прохожие. Санитарный домик – иначе говоря, медпункт – обычно пустовал. Им пользовались только во время концертов под открытым небом и при проведении разных мероприятий.

Я понял сообщение так, что на другой стороне острова, к востоку от расположенной прямо у Имперского моста резиденции ООН, должен находиться другой домик, в котором меня ждет Нижайший.

Когда я расшифровал послание, было часов семь вечера. Вообще-то мне хотелось пораньше лечь. Меня бил озноб, донимали боли в суставах и спине. И все-таки я тут же собрался в путь, прихватив целлофановый мешочек с апельсинами, которые купил после работы в супермаркете. И еще взял с собой карманный фонарик. Шел мокрый снег. Несколько дней назад уже был снегопад. Но о нем сейчас напоминала только грязная жижа, которую дворники, сновавшие между припаркованными машинами, гнали к обочинам. Однако опять начинало холодать.

Я поехал в метро по направлению к зданию ООН. И, не доехав до него, вышел на остановку раньше, то есть на острове. Вы знаете эту станцию. Она соединяется с Имперским мостом и ночью с наружной стороны тоже освещена. Кроме меня, никто на улицу не вышел. Сначала я двинулся в западном направлении по асфальтовой дорожке, с двух сторон светили фонари. Вокруг ни души. Погода не для прогулок. Потом я свернул на тропу, ведущую вниз, к Дунаю. Мокрые хлопья становились все гуще и тяжелее. Прибрежная тропинка утопала во тьме. Справа проклевывались огоньки Торговой набережной на той стороне. Впереди виднелась вереница желтых фонарей на Имперском мосту. Это служило мне ориентиром.

Двигался я, можно сказать, на ощупь. Фонарем предпочел не пользоваться. Иногда я в испуге замирал на месте. Когда волны накатывали на камни, порой раздавались столь странные звуки, что, казалось, там внизу кто-то возится. В спину мне ударил луч света. Я шагнул в тень, вернее, в черное пространство, куда не пробивался свет с Торговой набережной. И чуть не наткнулся на дерево, за которым и укрылся. А луч шел от судна, плывшего в Будапешт и шарившего прожекторами по берегам. Я не выходил из своего укрытия, пока судно не проплыло мимо. И тут же пошел за ним вслед. Теперь темнота была уже не такой непроглядной. Возле Имперского моста я остановился; если идти дальше, не сворачивая, подумал я, не придется делать крюк. Я ковылял по скользким камням вдоль берега. Мешочек с апельсинами стал невероятной обузой. Два раза я оступался и сползал вниз. Когда я на безопасном расстоянии от ярко освещенного моста вновь взбирался на тропу, в ботинках хлюпала вода. Я прилег, растянувшись на студеной земле. Меня трясла лихорадка. Лоб покрылся холодным потом, смешавшись с растаявшим снегом, он заливал мне лицо. И тут колотун стал еще сильнее. Если сейчас не поднимешься, подумал я, уже не встанешь. Я с трудом выпрямился и попытался попрыгать, чтобы согреться. Меня всего ломало. Надо было как можно быстрее отыскать этот проклятый санитарный домик. Если он вообще был в природе.