Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

— Я бы с удовольствием, но тогда меня выкинут с работы. В марте открывается наш филиал в Чикаго, и у нас все просто с ума посходили.

Немного позже Бет перезвонила. Финн уснул, и можно было говорить, не опасаясь, что ребенок услышит. Дебра считала мистера Гадкера, несомненно, очень дурным знаком. Настоящее безумие оставлять ребенка одного на всю ночь с «таким отцом». Пусть Том видится с Финном здесь, в квартире, «но только в твоем присутствии», — уточнила Дебра. Чутье подсказывало Бет, и подруга, и Карен Юсбио слишком преувеличивают угрозу, однако сама она, к сожалению, осталась по отношению к ним в меньшинстве.

Возникло искушение звякнуть Тому, но Бет сначала заварила себе кружку ромашкового чая, а потом женщину стало ужасно клонить ко сну, и какие уж тут шахматные ходы и фехтовальные выпады, неизбежные в любом разговоре с бывшим мужем. Он все же привиделся ей той ночью, и во сне не был ни злодеем, ни преступником.

Том услышал резкое сварливое карканье ворон — кажется, впервые за целую вечность. В отсутствие Чика и всей бригады в доме воцарилась печальная тишина. Том улавливал какой-то еще едва различимый звук и далеко не сразу понял: это тук-тук-тук — его собственное сердце.

Он спустился в подвал. Чик унес все свои пожитки, прихватив старый диван, и только по притоптанной земле около печки можно было определить: раньше здесь находился человек. Подрядчик испарился столь явно и окончательно, что возникал огромный соблазн усомниться в его существовании, если бы не сооруженные из чего попало строительные леса с западной стороны дома и недостроенное крыльцо, заклеенное теперь крест-накрест красной клейкой лентой, дабы заставить невнимательных гостей поостеречься. Том с теплотой вспомнил вчерашние крики, визг пил и стук молотков — теперь бы он отдал многое, пусть только все вернется.

Резкий телефонный звонок позвал его наверх.

— Алло?

Мужской голос на другом конце провода: пожилой, сипловатый, слабенький.

— Хотел бы с вами обсудить то да се, если позволите, — начал голос вполне дружелюбно. — Ты, жид-извращенец, убийца… — Дальнейшее удалось разобрать лишь частично, но суть сказанного заключалась в следующем: Том — живое доказательство страшной правды, заключенной в «Протоколах сионских мудрецов» [139] «Протоколы сионских мудрецов» — популярная антисемитская фальшивка, рассказывающая о «мировом еврейском заговоре». .

Он бросил трубку. Подумал: «Наверняка из-за моей шевелюры». Кто этот съехавший с катушек старый дурак? Сосед? Какой-нибудь выживший из ума заслуженный университетский профессор в отставке или покупатель, ежедневно отоваривающийся в магазине «У Кена», как и Том? Ему вспомнился желтый, высохший, шаркающий ногами чудак — часто приходилось стоять за ним в очереди в кассу, а брал старикашка всегда кошачий корм в баночках и замороженные полуфабрикаты из индейки. Неужели он? Голос очень похожий. И если ненормальный субъект знает телефон Тома, то ему наверняка и адрес известен. В стране, где за любым оригиналом не заржавеет довести свое мнение до сведения окружающих, пальнув несколько раз из полуавтоматического ружья, вполне резонно опасаться даже последнего скрюченного подагрика. Он может заявиться в гости и с кислородной маской, оставаясь, однако, способным на убийство.

Когда десять минут спустя телефон зазвонил вновь, Том дождался, пока заработает автоответчик. В микрофон заговорили тягуче, с оксфордско-кембриджским акцентом:

— Ах, Том. Только хотел узнать, жив ли ты там вообще, — произнесли медленно, с настораживающим участием.

— Дэвид, это я, я слушаю. Сейчас выключу…

— О, живой человеческий голос, чудно. Как поживаешь? Продвигается ли книга? Не прервал я тебя на середине предложения, нет? Как Бетси? Как сынишка?

Отдав дань вежливости, Скотт-Райс перешел к делу. Автор «от души надеялся», что Вашингтонский университет изыщет возможность выплатить ему авансом 15 000 долларов из его гонорара плюс цена авиаперелета, а билет на самолет он бы предпочел приобрести в Лондоне самостоятельно. Уже более месяца не было вестей от Шивы Рэя, понял вдруг Том, выслушивая все эти требования. Скотт-Райсу он сказал: наверное, остаются последние проволочки с документами и нужно увязать какую-нибудь мелочь. Том пообещал черкнуть пару строк заведующему кафедрой и выяснить положение дел.

— За последнее буду оченно благодарен, — отвечал Скотт-Райс. — Честно говоря, я испытываю некоторые затруднения. Ребята из Управления по налоговым сборам… они действуют до смешного необоснованно. Мой бухгалтер считает, пора бросить собакам кость — так, кажется, говорится. Но меня беспокоит вопрос, где бы еще эту кость взять. Косточка-то ведь ничего себе: двадцать пять штук. А если твои коллеги выложат пятнадцать тысяч зелененьких к двадцатому января, я думаю, удастся наскрести нужную сумму…

— Не сказать за начальство кафедры, однако возможность хотя бы что-то к тому времени тебе выплатить уже будет настоящим чудом.

— Упоминалось слово на букву «б»…

— Что упоминалось?

— Банкротство. — Скотт-Райс произнес раздельно, в три слога.

— Господи, неужели так плохо?

— Плохо? Пользоваться банковским счетом нельзя. Кредиткой — тоже нельзя. Постоянно расплачивайся наличными. Хуже и не придумаешь.

На мгновение детектив Нэйджел и пропавшая девочка выскочили у Тома из головы, и его согрел слабый огонек злорадства.

— И знают уже очень многие… отсюда общественное порицание. Я же говорю, все настолько серьезно, насколько вообще возможно.

Ясно, обсуждать со Скотт-Райсом свои трудности не имеет смысла: по сравнению с необходимостью платить наличными то, что сейчас переживает Том, и трудностями не назовешь.

— Теперь ты понимаешь, почему я на тебя рассчитываю.

— Конечно, я сделаю все от меня зависящее, но…

— Просто не забывай: я на грани полного краха. То есть совсем как в том проклятом романе у Диккенса, ты знаешь, о чем я. Маршалси.

— «Крошка Доррит».

— Да. И где она, черт возьми, когда ее так не хватает? Мне сейчас совершенно необходима любящая дочурка с двадцатью пятью тысячами наличкой.

Чем больше Скотт-Райс придавал своим финансовым проблемам оттенок легкой комедии, тем больше Тому хотелось поделиться с незадачливым романистом хотя бы некоторыми собственными бедами. Но он знал Скотт-Райса. До него не достучишься. Еще мелькнула мысль о солидном банковском счете, о непрерывно преумножающихся опционах Бет, которая уже — Том испытывал сильное подозрение — стала новоиспеченной миллионершей. Только деньги бы к ним не вернулись в случае чего. Ни к кому из людей, дававших Скотт-Райсу взаймы, не возвращалось ни цента.