Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

— Ну, скажем, ты одолжил ребят на время, пока я их никак не мог использовать. А теперь парни мне снова понадобились. Эй, Эрнесто! Позови-ка сюда Ласаро.

— Им со мной нравится дело иметь.

Условия мистера Дона известны: 8.50 в час, притом за собачью работу. Чик платит 9.50, и работенка ничего себе — не с асбестом и прочей дрянью париться. И даже если б он платил одиннадцать баксов, все равно не остался бы внакладе.

Ласаро в желтой каске и наушниках вышел на тротуар, волоча ноги по земле и улыбаясь своей обычной бесцветной, извиняющейся улыбкой. Мексиканец пожал плечами, глянул сначала на Чика, потом на мистера Дона. Тот быстро залопотал по-испански. Чик внимательно следил за Ласаро, чтобы догадаться, о чем идет разговор. «Si, — отвечал Ласаро, сдвигая наушники, — о’кей… si… si… si…» Он то и дело искоса посматривал на Чика. Мистер Дон будто рассказывал длинную бессвязную историю, а Ласаро слушал, как послушный ребенок. Собственное неучастие в происходящем злило Чика, однако еще больше его доняла покорность Ласаро, кивки, опущенные плечи.

Чик подумал: «Двенадцать доллар в час».

Мистер Дон повернулся к нему и перешел на английский.

— Рад был встрече. Свидимся, когда свидимся.

Уже отъезжая, он крикнул:

— И не забудь про колледж!

— Что он говорить?

Ласаро упорно отводил глаза.

— Сказать, мы идти к нему в восемь утра, если нет — он связаться со свой друг из Иммиграционная.

— Слушай, Дон вас надувать. Этот тип плохое проворачивать. С асбест возиться. Не пойдет он в Иммиграционная, ни за что.

— Дон знать, где мы жить — на Гринвуд.

— Он вам врать с три короба, запугать хочет.

— Не нам, не мы. — Ласаро уставился в землю, будто там-то и была сокрыта тайна. — Это из-за твоих с ним проблем.

— Я предлагать сделка. Тринадцать доллар. Я платить тринадцать доллар в час. — Чик протянул руку и изобразил деловую улыбку, как у боссов из рекламных роликов. — Я гарантировать.

Ласаро продолжал держать руки в карманах джинсов. Он покачал головой.

— Он делать, что обещать, тот человек.

Распилили оставшуюся часть дерева; бензопилой орудовал Ласаро. К тому времени, когда два грузовика были доверху нагружены бревнами, сумерки сгустились и похолодало, в окнах начал зажигаться свет. Рабочие оставили ветки и сучки лежать у дома, в толстом слое опилок, похожих на грязный снег. Вышла старушка, и Чик сразу предупредил любые жалобы, легкомысленно махнув рукой на мусор. «Немножко нападало», — объяснил он, взявшись за ветку поменьше, как будто собирался ее оттащить. Но, получив пять сотен на руки, Чик тут же бросил ветку и направился к пикапу.

Грузовики ехали друг за другом к горе Рейнир, на склад древесины. Ласаро сидел рядом с китайцем. На Мерсер попали в пробку, обычную для часа пик. Чик сказал:

— В общем, ты и Эрнесто, вы — с ним. Хесус, и Дэни, и Виктор, и Сандро — со мной.

— Он говорить, все с ним.

— С ума ты сходить. От такой работы подохнешь. А оплата у Дона — дерьмо.

Ласаро совсем ссутулился, помрачнел, уперев в колени большие руки, покрытые ссадинами.

— Извини, Чик.

— Почему ты извиняться?

Ласаро вздохнул.

— Я не только о себе заботиться. Жена у меня. Ребенок.

— Эй, — Чик хихикнул, наклонился к Ласаро и похлопал мексиканца по колену, — у каждого свои недостатки!

— Когда же пала придет?

— Скоро.

Прижавшись лицом к стеклу, Финн смотрел в темноту, на снег. Крошечные редкие снежинки носились туда-сюда, как рыбки в банке. А попадались и такие, которые, казалось, падают снизу вверх, будто небо тянуло их обратно, к себе. Коснувшись перил балкона, они тут же превращались в обыкновенные скучные капли дождя. Зажмурив глаза, Финн изо всех сил пожелал, чтоб все на свете стало по-другому. Хлопья снега растут, становятся крупными, пушистыми, за окном уже не черно, а белым-бело, город заметает, сугробы ложатся, машины превращаются в причудливые снежные горы. Детский сад закрывается. Можно выстроить снеговика прямо на дороге, а еще налепить маленьких ангелочков. По улицам бегают одни ребятишки, они сражаются в снежки, катаются на санках, а под ногами мягко похрустывает снег. Это будет совсем скоро…

— Кажется, ложится.

— Не думаю, малыш. Недостаточно холодно, он не ляжет.

— Ляжет-ляжет. Ляжет ночью. Завтра мы проснемся утром и увидим столько снега!

— В прогнозе погоды не обещали.

— Ну откуда ты знаешь?.. Ты же точно не знаешь!

— Да, точно не знаю, конечно. Просто не хочется, чтобы ты надеялся сейчас, а наутро бы разочаровался.

Мама подошла к окну.

— Да эту слякоть и крупой-то не назовешь.

— Это снег.

Финн почувствовал, как она гладит его по голове. Только бы ее убедить, вот тогда точно насыплет много снега.

— Ну смотри, видишь, видишь — снег!

Мальчик услышал собственный голос, хнычущий, неуверенный. Теперь Финн словно глядел в окно мамиными глазами и видел то, что видела мама: крошечные серенькие льдинки быстро тают, сменяясь каплями дождя. Так несправедливо! Мама все портит. Если б не она, наверняка был бы нормальный снег.

Домофон пропел: «динь-дон!», и Финн кинулся через всю комнату отвечать. «Папочка?» Любой человеческий голос звучал из отверстий трубки гулко, будто говорил инопланетянин, и папино густое, чуть хрипловатое «Финик!» раздалось почти как с Марса или даже с Юпитера. Мальчик нажал кнопку и выскочил из квартиры встретить отца у лифта.

Финн вжался в стену — пусть папа его не сразу заметит — и стал прислушиваться к шуму и поскрипыванию, доносившимся со стороны лифта. Этажом ниже засмеялись, но то был не папин смех. С этими лифтами никогда не знаешь, кто приедет сию минуту, так что надо готовиться к сюрпризам.

Когда Том вышел на лестничную площадку, он, казалось, засомневался, куда же ему.

— Вот он я! — закричал Финн, подскакивая не хуже щенка, ловящего мячик.

Отец крепко прижал сына к себе, поцеловал его, царапнув небритой щекой. Финн проворно выскользнул из объятий и вытер губы тыльной стороной ладошки. Запах не тот, совсем чужой запах. И дышит папа тяжело, натужно, а каждый вздох — почему-то подумалось мальчику — отдает горелым беконом, кошачьей мочой, засохшими цветами.

— Ой, Финн, я соскучился!

— И я тоже, — торопливо прошептал Финн.

Ребенок неотрывно смотрел на отцовские губы, которые всегда казались пухлее, чем у остальных взрослых, но сейчас выглядели особенно толстыми. Их испещряли сотни и тысячи крошечных коротеньких линий, лежащих крест-накрест — похожая морщинистая кожица у гигантских слизняков, живущих в банке с крышкой в комнате «Лучик». Не хочется эти губы целовать. Финн в страхе зарылся лицом в длинное промокшее пальто, почувствовал на своих плечиках папины руки, они еще крепче обняли мальчика. Однако ощущение, что рядом совсем чужой человек, упорно не проходило. И одежда у отца тоже пропахла кислым, стариковским запахом. С папой творилось странное, Финн не мог понять, в чем дело, но ему вдруг захотелось снова в квартиру, к маме.