Константин Кропоткин - Содом и умора

— Как алкоголики, — ернически подвыл я и задохнулся.

От второго удара по спине я уподобился рыбе, хватающей воздух на пляжном бережку. Перед носом возникла красная морда. Господи! Еще Санина здесь не хватало.

По случаю праздника сосед принарядился: генеральский костюмчик, волосики приглажены, в глазах боевой задор. Видимо, Зинка решила подстраховаться. Влюбленный мужчина не позволит закидать гнилыми помидорами даму своего сердца.

— Как поет, а?! — заорал мне в ухо Санин. — Слышь?! Как поет? А?! Какая женщина!

— Ты хоть знаешь, что у нее в паспорте написано? — спросил я, едва увернувшись от очередного дружеского удара по позвоночнику.

Если он и дальше будет так выражать свой восторг, то после концерта я поеду не домой, а к Склифосовскому.

— Какая мне разница, замужем она или холостая! — Санин посмотрел на меня так, словно я предложил ему предать родину, и отвернулся к сцене.

— …Как анаболики… — в десятый раз повторив заключительную фразу, перламутровая Зинаида победительно улыбнулась публике.

— Браво! — исступленно забил в ладоши Санин. — Браво!

— Ее Сашей на самом деле зовут, — сказал я в зеленую спину.

— Какая женщина! — кипел восторгом Санин.

— Она — мужчина, — сказал я.

— Какая женщина! — повторил Санин и шмыгнул носом.

Отчего-то я был уверен, что сейчас по его щеке ползет слеза. Большая, как жемчужина.

Великая сила искусства. Черт его подери.

Тяга к знаниям — самый невыносимый изъян в характере Марка. С той поры, как он решил заняться самообразованием, к нам в дом табунами повалили знатоки трансценденции Канта, читатели Вольтера в оригинале и пожиратели кактусов по заветам Кастанеды. Они сидят в нашей гостиной, пьют наш чай и нашу водку, заплевывают окурками нашу квартиру и презирают нас за доброту.

— У Мураками этот синдром прекрасно выписан. Ты не читал Мураками? — вытаращился на меня очередной умник по имени Феликс.

Лицо его свернулось в гримасу, будто я таракан и шевелю усиками.

— Еще один такой визит и тебя застрелю, — сказал я Марку, закрыв дверь за Феликсом. — Почему все твои друзья думают, что если ты готов слушать их бред про эскапические диалектизмы, то у твоих сожителей столько же терпения?

— Да, Филя сегодня загнул, — согласился Марк.

На диване в гостиной спал обессиленный Кирыч. Обычно, когда к нам приходят ученые зануды, он скрывается в спальне и делает вид, что его нет дома. Сегодня улизнуть не удалось. Феликс, как клещ, вцепился в него и допоздна терзал ученостями.

— Мне кажется, Филечка влюблен, — захихикал Марк, кивая на сопящие сто килограммов.

— В кого, в Кирыча? — не поверил я.

— Ну, не в тебя же? Ты даже Кавасаки не знаешь, — прыснул Марк.

Кстати, Мураками я читал и мог бы утереть нос Феликсу — этой крысе в очочках, считающей себя первостатейным критическим светилом. Между собой, мы называем его Чуком. Главным образом потому, что у него есть Гек. Здоровый парень с таким же внушительным именем — Геракл, которое я самовольно сократил до «Гека».

Чук и Гек всюду появляются вместе. И спят, возможно, тоже. Впрочем, мне нет дела до их личной жизни. Мне и со своей проблем хватает.

— Не позвать ли нам Чука на плюшки? — задумчиво сказал я на следующее утро за завтраком.

Марк чуть не подавился бутербродом:

— А кто вчера выставил его из дома?

— Мне стало стыдно. Теперь хочу замолить вину, — объяснил я.

— Тогда и Гека позовем, — обрадовался Марк.

Рандеву было назначено на ближайшие выходные. Марк купил пирожных. Я наварил кофе и понатыкал в гостиной свечек.

Как и ожидалось, Чук и Гек явились минута в минуту. Они ужасно пунктуальны, если речь идет о даровой еде и выпивке.

— Привет, рыба моя золотая, — сказал Марк и, проигнорировав распахнутые объятия Чука, ринулся к его спутнику. — Давно не виделись!

Дружеские лобзания Геку, кажется, понравились. Чук лишь хмыкнул что-то вроде «здрасте».

Вечер обещал быть интересным. Если Марк замечает привлекательный объект, то прет напролом, мало считаясь с мнением любовников. Тем более предполагаемых. Лучшего я себе и представить не мог. Плохое настроение Феликсу обеспечено. Я был в силах лишь довершить букет неприятных эмоций. И преподнести урок, в надежде, что:

а) отучит Чука заглядываться на чужих парней,

б) научит ценить своих собственных,

в) поможет забыть дорогу в наш дом.

Где-то я читал, как одна испанская секретарша ненавидела своего шефа и плевала ему в кофе. Фармацевтическая промышленность, слава Богу, работает безотказно, благодаря чему у меня было средство лучше. «Расслабин». Без цвета и запаха. 80 рублей за упаковку. Продается без рецепта.

Я принес из кухни блюдо с тортом и кофе, уже разлитый по чашкам.

Воодушевленный радушным приемом, Гек, видимо, решил показать себя во всей красе. В отличие от своего ученого друга, он вряд ли знал разницу между «Пиноккио» и «Буратино», поэтому завел разговор соответствующий своим габаритам — о футболе. Я к бестолковой беготне за мячом равнодушен, но вид здорового мужчины в обтягивающей майке смирял даже с футболом. Мы с Марком смотрели на Гека, как кролики на удава. Кирыч медитировал. Феликс нервно ерзал.

— Он не наш, — зашептал мне в ухо Марк. — Если бы он был наш, то не пинал бы мяч. Вот я понимаю, фигурное катание…

— Или синхронное плавание. Вчетвером, — добавил я…

Оплывая, одна за другой гасли свечи. От пирожных остались только крошки. Я устал крейсировать между гостиной и кухней, заваривая очередную порцию кофе, и привалился к теплому боку Кирыча. Не понимаю, как можно пить столько кофе на ночь. Что ночью-то делать? Впрочем, Марку нашлось бы чем заняться. Он то и дело умильно поглядывал на Гека и старался быть на высоте.

— Я Шелли читал как-то. Очень смешно, — отчитался Марк о проделанной работе.

Ему надоело молчать в ученых компаниях, поэтому он купил томик стихов и по вечерами заучивал наизусть. Марк уходил с книгой к себе в спальню, и менее через минуту спал сном младенца. Если бы я был врачом, то вместо снотворного выписывал бы пациентам классическую поэзию.

— Ты имеешь ввиду Мэри Шелли? — спросил Чук голосом экзаменатора.

Марк растерялся.

— Да, ее он и имеет, — пришел я на помощь. — А мне, например, эта макулатура уже не интересна. Раздавлена поездом истории.

— Вот как? — скептически заметил Чук.

— Люблю советскую литературу про детей, — сказал я. — Особенно рассказы воспевающие простые ценности. Про «Чука и Гека», например. Очень нравится. Намедни я даже стих про них сочинил. Хотите послушать?

Чтобы никто не успел отказаться, я не стал медлить.