Фигль-Мигль - Ты так любишь эти фильмы

— С братом мириться.

— Ну-ну.

Дерьмовое было, таким образом, настроение. И не улучшилось, когда. Уже через день мы в последний раз вытряхнулись, как побитые собаки, из очередной попутки. Бухнулись на ближайшую лавочку прямо посреди своей прежней жизни.

Город страшно вонял и сиял огнями. Тут, похоже, было что-то вроде Нового года, праздник. Я прислушивался, как меня бьёт дрожь и ненавидел радостных, оживлённых.

«Не надо тебе домой, убеждал меня коммерс, со мною пошли. Я знаю, где схорониться. Всё разведаем по-тихому».

Я отвечал, что живу один. Что ко мне никто не сунется. Что я не могу мириться с семьёй, при этом хоронясь. Что мне настолько погано, что.

— Ну, как знаешь, — сказал он и отвалил.

А вокруг так всё и горело запланированным пожаром: даже деревья, в которых под слоем гирлянд не осталось ничего деревянного.

Преподавание связано с тёмными и жестокими делами. Даже кроткий Дмитрий Михайлович не выпускает из рук невидимый миру хлыст, а требушить и употреблять репрессалии умеет не хуже Принцессы, только делает это староманерно: без криков, без топанья, без колов. Делает, значит, тихие глазки и такой вид, будто не всё потеряно. Ему и самому кажется, что он относится к студентам со всеми онёрами, как к таким же людям, как он. И если те под его водительством ущипками и урывками набираются знаний, он готов открыть на них глаза. Как если бы студенты — страны третьего мира, а сам он, например, Англия.

Принцесса отказывается признавать в студентах какую-либо государственность вообще, и с дикими племенами переговоров не ведёт. Принцесса любит иерархию, но так, чтобы самой быть сверху. Принцесса говорит: «Оболванить, по Далю, означает обтесать, придать желаемый вид», — и говорит не в насмешку. Преподаватели так сживаются со своим образом — люди вещие и властные, — что и самый категорический демонт не сдвинет их с точки, на которой слово «болван» употребляется — по Далю — исключительно в положительном смысле.

Ну, не знаю. Вот девчонка Пекинпы бесконечно бедного Пекинпу дрессирует, они даже ходят на специальную площадку, на которой собаки с хозяевами выстраиваются в ряд, дедушка-инструктор встаёт напротив и обучает хозяев — командовать, а собак — выполнять команды. Я не наблюдаю, чтобы Пекинпа от этих упражнений сильно поумнел. Всё, что он умеет, он умел и до того, как инструктор взялся учить его правильно лаять. С этим лаянием вообще вышла незадача: брехливый по жизни Пекинпа при команде «Голос!» так удивляется, что голос, простите за каламбур, теряет. То есть именно в тот единственный момент, когда ему рот не затыкают, а, наоборот, предлагают раскрыть пошире, его обуяют сомнения. Наш Иуда ест и без блюда.

И вот, идём по коридору, а народец, туземцы и белые люди без различия, так в стороны и разлетается: как дождь, в разные стороны. Поэтому Анечке легко улучить момент, когда рядом никого нет. И робко привлечь к себе внимание.

— Саша, — шепчет она, — извини, но у меня вопрос. Кто такие тебанцы? Я смотрела в словарях, но…

— Кто такие кто-кто? — переспрашивает Принцесса мирно.

При всех Анечка обращается к нам по всей форме, о родстве в ужасе помалкивает, и общая фамилия ещё никого не натолкнула на нужную мысль — поэтому в закоулках Принцесса порою снисходит и разговаривает.

— Тебанцы.

— Тебанцы?

Анечка протягивает книгу.

— «Эпаминонд был генералом тебанцев», — читает Принцесса и окаменевает. Делает Глубокий Вдох. Смотрит на обложку. — Джулиан Варне «Попугай Флобера». По-моему, всё, что написано на английском, ты в состоянии прочесть на английском. Те-бан-цы! Ибанцы! А всё почему? Потому что переводчиков на помойках собирают, а редакторов — вообще неизвестно в каких отходах. Это ведь нужно дать себе труд найти такого редактора, который про Эпаминонда не слышал, чьим он там был ге-не-ра-лом.

— Так это…

— Фиванцы это, милая. Жители греческого города Фивы. По-английски — Thebes. Иди Софокла почитай. А заодно, — завершает она свирепо, — поразмысли, были ли у древних греков ге-не-ра-лы.

«Как это, — думаю, — не было? А кто же у них армиями командовал?»

Не получаю ответа. Оставив сестрёнку за спиной, влетаем на кафедру. И видим, что на кафедре царит оживление. Сотрудники пофыркивают, практиканты изо всех сил делают вид, что в трудах по уши. Всё проясняется, когда я замечаю прикреплённую к стене картинку.

Кто-то из практикантов будь здоров рисовать, мне картинка нравится. Принцесса и я, изображённые со спины, шагаем по светящейся дороге прямо к солнцу. Принцесса, как положено, на крепких высоких каблуках, в маленькой юбочке, волосы развеваются гривой, руки в боки. Повернув голову, она смотрит вниз, на меня, а я смотрю вверх, на неё. Задрав хвост. Задрав хвост… Опа…

— Опа! — говорит Принцесса. — А где у него яйца? Вы что, с ума сошли? Ну-ка срочно дорисовывайте! Кастрата из моей собаки делать!

И вот, если они чего и ожидали от своего художества, то явно не такого. Потому что ни на надпись крупными буквами (ДОЛОЙ ДЕСПОТИЮ, ВЫБИРАЙ ПСИХОПАТИЮ), ни на то, что на рукаве нарисованной Принцессы красуется повязка со свастикой, Принцесса не обратила никакого внимания.

Пока они ворочали мозгами и ехидная толстая барышня вправду дорисовывала, Принцесса ушла за шкаф и рассказала Дмитрию Михайловичу про тебанцев.

— Бьёшься как рыба об лёд, — шипит она, — не знаешь, куда головой ударить. Блядь, да соблюдайте же приличия! Почему я умею пользоваться справочной литературой? Почему то, что обязан знать любой второкурсник, считается чуть ли не верхом эрудиции, а сама эрудиция считается необязательной роскошью? Специалисты узкого профиля готовят мастеров по части совсем крохотного! Когда они перестанут наконец читать друг друга и начнут читать книги? Ах, конечно, зачем им овладевать знаниями, если можно овладеть «кодами современной науки»! Под дискурсом, как под снегом! Выблядки поганые! Мародёры! Никому не стыдно! Никому!

— Саша! — расстроенно гудит Дмитрий Михайлович. — Саша!

— Ты сам когда в последний раз перечитывал хотя бы Плутарха?

— Буквально на днях, — с несказанным облегчением говорит наш завкафедрой. — Про Алкивиада.

— Почему про него?

— А у меня одна девочка диплом пишет по истории дендизма.

И Дмитрий Михайлович кхе-кхекает. Может, это и не девочка диплом, а сам он — статейку в журнал? Принцесса ничего не говорит, выходит к прислушивавшимся практикантам. Проверяет, подправлен ли рисунок. Пожимает плечами.

— Александра Алексеевна, — нерешительно говорит толстая барышня, — если бы вы помягче были с людьми, у вас… у ваших взглядов… было бы больше сторонников.

— Милая моя! Если бы я была помягче, меня, за мои взгляды, давно бы истолкли в пыль. Вы зачётки принесли? Сходите-ка в деканат за ведомостью.