Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Ах, Кэти, неужели мы все должны смотреть?

– Вы сами захотели побывать здесь.

– Ну что ж, побывал и хватит. Я прежде всего хотел договориться с вами относительно Лондона. Решайте, и покончим с этим делом.

На этом осмотр Третьяковской галереи завершился.

По дороге в посольство Эссекс еще раз завел речь о Лондоне; он доказывал, что ее работа в посольстве все равно окончена, что Дрейк ей уже ничем не может быть полезен, что она слишком долго не была на родине. Он не уговаривал ее ехать, он внушал ей, что она сама этого хочет.

Но Кэтрин так и не дала ему решительного ответа.

– Мне что-то еще не хочется возвращаться в Лондон, – сказала она. – Я бы с удовольствием раньше отдохнула где-нибудь в горах или на юге. Не люблю Лондон зимой.

– Вы, кажется, зимы не очень боитесь, – заметил он.

– Ну, не боюсь, – согласилась она, – но в Лондон мне не хочется. В общем, я еще подумаю и тогда дам вам знать.

Большего он не добился, и вопрос остался открытым.

У Эссекса было смутное чувство, что колебания Кэтрин каким-то образом связаны с Мак-Грегором, но в чем тут дело, он не понимал. Кэтрин сознательно насмеялась над Мак-Грегором, и, логически рассуждая, Мак-Грегор никак не мог на нее влиять. Но все-таки между ними тремя – им, Мак-Грегором и Кэтрин – еще не все было ясно, и Эссекс с удивлением обнаружил, что он сам не может тут разобраться.

Он позволил себе небольшой отдых в своей жарко натопленной комнате, затем вызвал мисс Уильямс и осведомился, удалось ли что-нибудь выяснить относительно самолета. Мисс Уильямс сообщила, что завтра рано утром идет русский самолет на Берлин. Она уже заказала три места: два для них, третье для себя. Эссекс поручил ей заказать четвертое, но в объяснения вдаваться не стал. Он теперь не допускал и мысли о том, чтобы вернуться в Лондон без Кэтрин. Даже и с ней это возвращение ничего приятного не сулило. А уж без нее оно просто будет самым бесславным за всю его долгую жизнь дипломата. Он слишком привык добиваться успеха там, где послы и министры терпели неудачу. Он должен был выигрывать там, где проигрывали другие, иначе он не был бы Эссексом. Правда, он и на этот раз не проиграл. Лондон потребовал, чтобы он вернулся. Что ж, прекрасно. Если Лондон пожелал отозвать его раньше, чем он довел свое дело до конца, значит ответственность ложится на Лондон. К тому же ведь не Молотов, а он сам заявил о прекращении переговоров. Он поднялся и сказал, что продолжать не стоит. Какой же это проигрыш? Просто переговоры зашли в тупик, вот и все.

В шесть часов вечера в посольство явился посланный из Кремля: Сталин приглашал Эссекса к себе. Эссекс в это время брился. Из сбивчивых объяснений взволнованного Мелби, прибежавшего к нему с этим известием, выходило чуть ли не так, что посланный дожидается внизу, в большом черном лимузине.

– То есть как, вы его заставили ждать в машине? – со смехом спросил Эссекс.

– Да нет, что вы. Он в библиотеке.

Эссекс намылил другую щеку. – Предложите ему виски и скажите, что я спущусь вниз, как только закончу свой туалет. Найдите Мак-Грегора, пусть тоже идет в библиотеку.

Мелби имел неосторожность спросить, скоро ли Эссекс будет готов.

Эссекс дал ему время осознать свой промах.

– Вы желаете, чтобы я поторопился, Мелби? – лениво-язвительно спросил он.

– Нет, нет, что вы!

– Тогда не суетитесь. Я сойду вниз, когда буду готов. – Он продолжал методически водить бритвой, хотя не мог удержать довольной улыбки, от которой в засохшем на щеках мыле появились трещинки. Когда Мелби ушел, он сказал вслух: «Чорт возьми, это здорово!», и движения его невольно стали быстрее.

Вошел Дрейк. До сих пор Дрейк ни разу не приходил к нему в комнату. Видимо, Дрейку тоже очень хотелось поторопить Эссекса, но он предусмотрительно воздержался.

– Если вы ничего не имеете против, Гарольд, – сказал он – я бы тоже поехал с вами.

– Зачем? – спросил Эссекс, надевая яркий галстук бабочкой.

– Я, конечно, понимаю, что это ваш бенефис, – сказал Дрейк, – но мне хотелось бы заодно поставить два-три вопроса, которые мы давно уже пытаемся разрешить.

– Мне кажется, этого не следует делать, Френсис. Иранская проблема слишком важна сама по себе. Я считаю нежелательным припутывать к ней что бы то ни было. Вы не в претензии?

– Как вам угодно. Но поехать я все-таки хотел бы.

– Пожалуйста, – сказал Эссекс.

– И с вашего разрешения я бы взял с собой Мелби.

– С вашего разрешения, – сказал Эссекс, – я бы его оставил дома.

Дрейк не стал спорить и удалился.

Можно было подумать, что Сталин лично приехал в посольство, такой переполох поднялся там в этот предвечерний час. Мисс Уильямс тихонечко постучалась к Эссексу и, сделав не более одного шага от двери, спросила, не нужно ли достать что-либо из уложенных уже документов. – Нет-с, уважаемая, – сказал ей Эссекс, – сегодня у нас будут дела поважнее, чем рассмотрение документов. – И, засунув шелковый платочек в боковой карман пиджака, он прошел мимо совершенно завороженной мисс Уильямс и направился вниз, в библиотеку, где Мелби и Мак-Грегор занимали разговорами посланца Сталина. Указание Эссекса насчет виски было выполнено в точности, но стакан гостя стоял нетронутый. Мелби представил Эссексу гостя, назвав его профессором Штейном. Взглянув на него, Эссекс решил, что он, вероятно, человек неглупый. Бледное лицо и седые волосы придавали ему вид ученого. Он обратился к Эссексу – по-английски он говорил бегло и легко – и извинился за неофициальный характер приглашения, но товарищ Сталин только сейчас узнал о том, что лорд Эссекс собирается уезжать из Москвы. Товарищ Сталин желал бы побеседовать с ним до его отъезда.

Эссекс дал ему договорить и бойко повернулся на каблуках.

– Что ж, поедем? – сказал он.

Профессор Штейн встал и направился к двери; Эссекс твердо, уверенно и величаво шагал с ним рядом. Дрейк и Мак-Грегор следовали в качестве свиты.

Ехать было недалеко, и вскоре машина, выехав на Красную площадь, свернула к воротам Кремля. При ее приближении в воротах зажглась синяя лампочка и затрещал звонок. Под кирпичным сводом, у будки часового, машина замедлила ход, часовой в синей форме заглянул в окошко и отдал честь. Эссекс ожидал долгой процедуры проверок и формальностей, но машина, не задерживаясь, въехала на территорию Кремля и остановилась в проезде между двумя зданиями. Они вышли и увидели большой желтый дворец с круглым куполом, над которым развевался красный флаг. Мак-Грегор узнал этот купол, который он не раз видел из окон посольства.

Профессор Штейн ввел троих англичан в просторный вестибюль, откуда они на лифте поднялись в один из верхних этажей. Лифтер был одет в такую же синюю форму, как и часовой. Выйдя из лифта, они пошли за Штейном по длинному, выстланному ковром коридору с голыми стенами. Здесь все было очень строго и просто, только тяжелые гобеленовые занавеси в конце коридора напоминали о том, что это дворец. Очевидно, в нем теперь размещались правительственные учреждения; Мак-Грегор понял это, осмотревшись по сторонам, но кругом было тихо, не чувствовалось никакой суеты, и единственным признаком деятельности в этих высоких белых стенах был стук пишущей машинки, слышавшийся за одной из дверей.