Джеймс Олдридж. - Дипломат

Профессор распахнул дверь в конце коридора и пригласил их в небольшую комнату с дубовыми панелями. Стены над панелями были безупречной белизны, и только потолок с лепными украшениями смягчал строгий характер отделки. На одной из стен, у изразцовой печки, висел портрет Калинина. Обстановка состояла из нескольких кожаных кресел и круглого полированного стола, вокруг которого стояли дубовые стулья с высокими прямыми спинками. Такая комната могла служить и конференц-залом и официальной приемной; убранство ее несколько удивило Эссекса, готовившегося встретить здесь то ли восточную роскошь, то ли пролетарский аскетизм. Профессор предложил им сесть. Эссекс и Дрейк уселись в кресла, Мак-Грегор предпочел простой стул у печки. Профессор направился к противоположной двери, но в это время она отворилась и вошел Сталин. Все встали.

О чем бы ни думал каждый из троих англичан, в эту минуту все они ощутили некоторое волнение. Дрейк уже встречался со Сталиным раньше, но каждый раз испытывал чувство безотчетного тревожного любопытства, которое никак не мог преодолеть. Мак-Грегору все еще не верилось, что вот сейчас он увидит воочию этот далекий полулегендарный образ. Совсем иначе был настроен Эссекс. Сталин интересовал его прежде всего с точки зрения тех последствий, которые эта встреча могла иметь для его миссии. И уже потом как человек – человек, которого считают великим. Что же, если он действительно великий человек, Эссекс не замедлит распознать это. Впрочем, Эссекс должен был сознаться себе, что первое его впечатление безусловно благоприятное. Сталин подошел к Дрейку, который случайно оказался ближе других, поздоровался с ним за руку и произнес несколько слов по-русски. Это дало Эссексу возможность разглядеть Сталина получше.

Сталин был одет в темнозеленый мундир с крупными золотыми звездами на погонах. Эссекс заметил, что на нем нет никаких орденов и медалей. Это тоже говорило в пользу Сталина: истинно великие люди не нуждаются в знаках отличия. Удивило Эссекса, что Сталин оказался сравнительно невысокого роста, но держался он очень прямо, без малейшего напряжения. Эссекс всегда ценил хорошую выправку. Сталин был широкоплеч, крепкого сложения, в нем не было ни тени стариковского. Его неторопливая манера свидетельствовала о большом внутреннем достоинстве и природной уравновешенности. В глазах Эссекса это были качества, редкие для не англичанина, и он пытливо вглядывался в лицо Сталина, стараясь отыскать на нем следы скрытых тревог и внутренней борьбы. Но таких следов не было; лицом, как и фигурой, Сталин казался много моложе своих шестидесяти с лишком лет. В волосах и в густых усах серебрилась проседь, но карие глаза не знали очков, во взгляде читалось уменье спокойно и уверенно оценивать окружающий мир. Чуствовалось, что этому человеку незнакомы душевный разлад и сумятица, что ему чужды неопределенность, мелочность, увертки и колебания. Эссекс пришел к выводу, что перед ним хорошо воспитанный человек.

Профессор переводил негромкую, размеренную речь Сталина: – Товарищ Сталин весьма рад видеть вас, лорд Эссекс, и надеется, что вы довольны своим пребыванием в Москве.

Приветствие это не было ни слишком официальным, ни слишком личным. Сталин ожидал ответа.

– Передайте маршалу Сталину, – сказал профессору Эссекс, – что мы собирались покинуть вашу страну весьма разочарованными, но сейчас у нас опять появилась надежда.

Сталин кивнул и сказал: – Хорошо.

Мак-Грегор, все еще не ощущая реальности происходящего, словно во сне, пожал Сталину руку и ответил по-русски на обращенные к нему слова приветствия. Сталин любезно сказал, что всегда рад молодым гостям в Москве, особенно если они говорят по-русски. Потом, обратившись к Эссексу, он выразил надежду, что те молодые люди, которых Советский Союз посылает в Англию, сумеют оправдать свое назначение не хуже, чем мистер Мак-Грегор. Мак-Грегор почтительно поклонился. Эссекс, которому профессор перевел слова Сталина, откинул голову назад и засмеялся, так выразительно посмотрев при этом на Дрейка, что тому тоже пришлось улыбнуться краешком рта. Сталин движением руки пригласил садиться, и все сели. Сам Сталин опустился в одно из кожаных кресел. Он положил локти на ручки кресла, переплел пальцы и оглянулся на профессора, предлагавшего гостям папиросы.

Сталин достал трубку, и тотчас же Эссекс, видя в этом удобный случай установить непринужденный дружеский тон, сунул руку в верхний карман пиджака за своей трубкой. Но карман был пуст. На миг Эссекс испугался: неужели он забыл трубку дома? Это была бы непростительная оплошность при данных обстоятельствах. Но он нащупал трубку во внутреннем кармане и успокоился.

– Будем надеяться, что и в других отношениях наши вкусы сходятся, – сказал Эссекс, показывая трубку Сталину.

Профессор Штейн улыбнулся. – Товарищ Сталин просит вас попробовать наш кавказский табак. Он особенно гордится этим сортом, так как это дар его родной Грузии. Табак очень крепкий.

– Чем крепче, тем лучше, – с веселой бравадой сказал Эссекс. – Прошу вас передать маршалу Сталину, что для меня это истинная роскошь. В Англии сейчас очень трудно достать табак, в особенности хороший.

Сталин кивнул и, уминая табак в трубке большим пальцем, сказал, что просит Эссекса взять себе всю коробку. Эссекс рассчитывал на такой ответ. Он поблагодарил Сталина, заранее рисуя себе, как эффектно он сумеет обыграть это в Англии – грузинский табак Сталина! Сталин с минуту курил молча, как будто ожидая первых слов англичанина. Но Эссекс решил, что лучше, если разговор начнет Сталин. Сталин не спеша раскурил свою трубку, затем спросил, обращаясь непосредственно к Эссексу, и профессор Штейн тут же перевел его вопрос: – Почему вы уезжаете из Москвы, лорд Эссекс?

Эссексу не понравилась такая прямая постановка вопроса, но нужно было держаться на заданном Сталиным уровне.

– Передайте, пожалуйста, маршалу Сталину, что мое дальнейшее пребывание явилось бы бесполезной тратой времени. Наши переговоры, как ему, вероятно, известно, ни к чему не привели.

Профессор продолжал: – Судьба переговоров товарищу Сталину известна, но он хотел бы услышать ваше откровенное и беспристрастное мнение о том, отчего они не привели ни к каким результатам.

На секунду Эссекс забыл об интересах миссии, сейчас ему хотелось только одного: произвести впечатление на Сталина.

– Я буду вполне откровенен, – сказал он. – Наши переговоры с советским представителем относительно политических затруднений в Иране потерпели неудачу из-за расхождений в понимании одних и тех же терминов. Мы, к сожалению, не последовали завету Вольтера о том, что прежде надо условиться о терминологии, а потом уже спорить. И в результате нам не удалось договориться ни по одному пункту. У нас оказались совершенно различные представления о том, что такое суверенитет, пакт, оккупация, законные права, национальные интересы, самоопределение. Такая неясность в сочетании с известным врожденным предубеждением исключила всякую возможность прийти к соглашению. И мы об этом чрезвычайно сожалеем, так как ситуация в Иране таит в себе угрозу дружественным отношениям между Советским Союзом и Великобританией. – Эссекс сделал паузу и, сосредоточенно попыхивая трубкой, ждал, когда профессор переведет его слова.