Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Нет, отчего же, — натянуто сказал Мак-Грегор.

Мозель вскочил в седло, задками сапог сжал вздрагивающие лошадиные бока, и пони прянул в воздух всеми четырьмя мохнатыми ногами. Мозель резко натянул правый повод, и ничего не видящий, разгневанный пони загалопировал боком. Мозель стегнул его по ушам и стегал не переставая, пока пони не подчинился поводу. Мозель стал гонять пони по гаревому кругу, обучая поворотам, а Мак-Грегор глядел не отрываясь. Всадник и лошадь не давали друг другу спуска. Пони шарахался по всей арене, пока Мозель не повел его вплотную к деревянному забору, и тут уж всякий раз, когда пони поворачивал чересчур широко, он с размаху ударялся о забор.

- Своего рода религиозное воспитание, — подъезжая, сказал запыхавшийся Мозель. — Веруй! Иначе — суровая кара.

— Мистер Мак-Грегор.

Мак-Грегор не заметил, как рядом появился подтянутый человек небольшого роста — -метр пятьдесят пять примерно, — хрупкий и нервный на вид, но как бы раз навсегда решивший превозмочь эти свои слабости. Он был в двубортном пальто верблюжьей шерсти и держался очень прямо, как свойственно держаться низкорослым людям.

— Сероглу — Мак-Грегор, — торопливо проговорил Мозель и опять погнал лошадь по кругу. Сероглу церемонно пожал руку Мак-Грегору.

— Вы, судя по внешности, не военный, — сказал он. — А я опасался, что столкнусь с солдатом.

— Но ведь вы сами военный.

— Да, но не люблю иметь дело с военщиной. Предпочитаю людей интеллигентных... Ну и выездка! — заметил он, глядя, как Мозель сражается с лошадью. — Чего он от нее хочет?

— Хочет отучить ее от неправильной манеры поворачивать, — сказал Мак-Грегор.

— У Мозеля страсть переиначивать природу, — проговорил Сероглу, воинственно и твердо вставая своим щуплым телом на защиту природы. — А знаете ли вы, что мой сын учится там же, где и ваша дочь? — спросил он.

— Нет, не знаю.

— Дочь ваша не является домой с нигилистическими идеями? Не намерена все сокрушить?

— Нет, — сказал Мак-Грегор. — До таких крайностей дело не доходит.

— Второй мой сын — школьник, учится в Эколь Альзасьен. Они собираются захватить здание этой своей школы. Еще неделя, говорит сын, и все учебные заведения Франции, в том числе и эта школа, окажутся в руках учащихся. Не знаю, что и делать, и хотел спросить у вас, что вы предпринимаете, дабы уберечь дочь.

— Эта проблема еще передо мной не вставала, — уклончиво ответил Мак-Грегор.

— Я боюсь, что при разгоне демонстрации полиция искалечит моих сыновей. Они оба невысокие, в отца.

И от недобрых предчувствий Сероглу передернулся всем телом. Он отошел от забора, давая дорогу возвращавшемуся Мозелю. Пони был весь в мыле и черной пыли, из ноздрей пыхало горячо и влажно. Опять он вскинул мордой, пытаясь сбросить куртку, и Мозель несильно хлестнул его по шее. Затем спрыгнул наземь, убрал куртку, ласково погладил пони по голове, нашептывая что-то — по-английски, не по-французски — в возмущенно прядающие уши.

— Вот вы и встретились, — -сказал Мозель, взяв у конюха полотенце и вытирая потное лицо. — Не справлялись у него, Мак-Грегор, как это он добыл курдские бумаги?

— Нет еще.

— Так все же каким образом они вам достались, Кемаль? — обратился Мозель к Сероглу, вытирая полотенцем ноги лошади.

— Самым законным, — ответил тот. — Манаф Изат, владелец документов, был гражданином Турции. Поэтому французская служба безопасности передала нам его документы.

— А как они попали в руки службы безопасности? — спросил Мак-Грегор.

— Манаф умер в больнице, в Лионе, от брюшного тифа, и полиция, изъяв документы, известила нас. Тут нет никаких тайн.

— Никаких тайн никогда и ни в чем — да, Кемаль? Все по закону, — усмехнулся Мозель. — Все открыто с обоих концов — глядите и убеждайтесь.

— Так точно.

— Но я должен подчеркнуть, — сказал Мак-Грегор, — что ни деньги по аккредитивам, ни документы не принадлежали Манафу лично.

— Откуда вам это известно? — спросил Сероглу.

— Мне известно, что и документы и деньги принадлежат курдскому Комитету.

— Об этом Комитете я знаю, — -сказал Сероглу. — Но какое вы имеете к нему отношение?

— Я уполномочен действовать от его имени, — сказал Мак-Грегор. — И я хотел бы получить документы обратно.

— А деньги где находятся, вы знаете? — спросил Сероглу.

— Разумеется, знаем, — вмешался Мозель. — И хотя документы у вас, Кемаль, но денег из фарсского банка вы не получите, не доказав прежде свои права на них согласно французским законам.

— Но с другой стороны, — возразил Сероглу, — никто не может получить эти деньги без находящихся у нас документов. Фарсский банк дал мне в том письменное заверение.

— Документы принадлежат Комитету, — сказал Мак-Грегор. — И не вижу, какое вы имеете право задерживать их у себя.

Разговаривая, они подошли к машине Мозеля, и Мозель взялся за ручку дверцы, точно торопясь уехать или желая, чтобы Сероглу поскорей перешел к сути дела.

— Передать документы мы можем, мистер Мак-Грегор, только на двух условиях, — сказал Сероглу.

— Так назовите же их, — сказал Мозель.

— Вы можете получить документы с тем условием, что любое использование этих денег должно быть одобрено правительством Турции.

— Это невозможно, — возразил Мак-Грегор. — Об этом не может быть и речи.

Будто не слыша, Сероглу продолжал:

— Мы настаиваем также на том, чтобы убийцы, застрелившие двух наших солдат на границе близ Синдоя, были переданы турецким властям в городе Сарай, где они предстанут перед судом.

Мозель встретил эти слова смехом, а Мак-Грегор покраснел.

— Курды никогда не согласятся на такие условия, — сказал Мак-Грегор, — и вы прекрасно это знаете.

Мозель открыл дверцу «ровера».

— Это ваше последнее слово, Кемаль?

— Что же еще я могу сказать? — проговорил Сероглу удрученно. Затем протянул Мак-Грегору маленькую хрупкую руку и улыбнулся: — Не будем ссориться из-за чужих денег. Я хотел бы, чтобы мой сын подружился с вашей дочерью, и хотел бы, чтобы мы встретились в семейном кругу и обсудили, как нам лучше оградить детей. Я восхищаюсь английскими методами...

— Да-да, — сказал Мак-Грегор.

— Могу я позвонить вашей жене? — спросил Сероглу. Но Мозель не дал кончить разговор — тронул машину с места и без дальних слов выехал из ворот, небрежно помахав Сероглу на прощанье и оставив маленького полковника одного на пустом стадионе.

— Прошу прощения, что прервал ваш разговор, — сказал Мозель, направив машину по авеню Жана Жореса, — но это лучший способ вести дела с Сероглу. Он всецело преданный своему делу турок, все же остальное у него — камуфляж.

— Но почему он держался так дружески? В надежде, что ли, выудить у меня какие-то сведения?