Макар Троичанин - Вот мы и встретились

Узким вертикальным вьющимся столбом поднимается вверх дым от затухающего костра, перестала негодующе дребезжать крышка на предельно закопчённом чайнике, и гречка с тушёнкой в такой же закопчённой за многие сезоны кастрюле давно уже сопрела, а геологи-работяги всё никак не соберутся в первые маршруты, подгоняя поудобнее, посвободнее полевую одёжку. Самой лучшей обувью служат кеды или кроссовки со старинными солдатскими обмотками. В таких легко идти и по буреломной тайге, перескакивая через поваленные деревья, и перебираться через ручьи по перекинутым стволам, и взбираться по склонам сопок, преодолевая затяжные каменные лавины, называемые осыпями и курумниками, и взбираться по скалам. Жалко, что такой обувки хватает всего-то на месяц. Обязателен плотный противоэнцефалитный костюм с резинками на ногах, рукавах и поясе и пиратский платок на голове, спасающие от… нет, о комарах, мошке и клещах школярам говорить не стоит. Экипировались, плотно позавтракали, чтобы не бурчало в животе целый день до темноты, почти пустой рюкзак на плечи, молоток на длинной ручке в руку, и – в путь, лучше бы по двое, но нередко и поодиночке. Первый маршрут – всегда праздник. Как он задастся, так задастся и весь сезон.

Только ушли, тщательно затушив костёр, как на смену новосёлам проверить, что за новое громадное гнездовье появилось у ручья, слетелись и сбежались мелкие жители тайги. Первыми отважились на ревизию сварливые коричневые с чёрно-белыми украшениями кедровки-сороки, не пропускающие с вершин деревьев ни одного нового пришельца, ни одного движения в тайге и сопровождающие всех поверху с шумными скрежещущими криками. Их сородичи, молчаливые красавицы голубые сойки с чёрными головками, бесшумно проскальзывают между деревьями, ловко маневрируя длинными хвостами и крыльями с белыми окончаниями и опасаясь вылететь на голую поляну лагеря. На неистовые крики в надежде поживиться какими-нибудь остатками прилетели маленькие поползни, похожие на синичек с обрубленными хвостами, и забегали по стволам, им без разницы куда бежать – вверх или вниз. А вот и главный житель подлеска – продольно-полосатый бурундучок, да не один, а с подругой. Зимние запасы кедровых орешков кончились, приходится промышлять и другим кормом, сгодятся и сухари геологов. Скоро смельчаки так привыкнут, что будут брать корм почти из рук и безбоязненно забираться в палатки. Высоко в кронах деревьев забеспокоилась, цокая и вереща, пугливая белка, забегала по стволу, чётко постукивая коготочками, требуя своей доли и на всякий случай прячась за деревом и высовывая любопытную мордочку с бисеринками чёрных глаз.

Как ни короток длинный летний день, а надо успеть замаршрутить побольше и вернуться до темноты. В тайге она наступает быстро и неожиданно, и темнее любой хвалёной южной теми, такая, что не видно ничего, кроме увеличившихся звёзд, нависших над самыми вершинами деревьев. Застигнет – тормози и не рыпайся, жди рассвета, иначе уйдёшь невесть куда, ободравшись и потеряв всякие ориентиры. Первым возвращается дежурный, чтобы к приходу остальных оживить костёр, закипятить чайник и порадовать работяг консервированным борщом с добавкой картошки и тушёнки. На десерт – всеми любимые пресные оладьи на консервированном молоке. Вернувшиеся следом, из числа наиболее азартных, спешат без задержки вниз по ручью, захватив заранее заготовленные удочки и спиннинги, и не бывает такого случая, чтобы вернулись без улова. Горная форель, пеструшка, ленки, а то и солнечный хариус – приятное дополнение к ужину. И хотя все уже до предела заполнили желудки кислым борщом и оладушками, у каждого обязательно найдётся хотя бы маленький закуток для свежей рыбной жарёхи.

Совсем стемнело, тихо так, что в ушах звенит, даже ручей притих, и только изредка где-то вдалеке грохнет упавшее от старости дерево. Можно и присесть у костра, и потрепаться, повеселив товарищей новыми анекдотами и байками из соседской жизни. Бывают и рассказы об интересных встречах на маршрутах. Например, с чёрным белогрудым медведем, раздвинувшим кусты малины и с чавканьем подозрительно разглядывающим соперника на витамины злыми маленькими глазками. Поглядят так друг на друга с минуту, показавшуюся часом, и медленно, не показывая спины, разойдутся, не вызывая тревожной агрессии. В конце лета, в августе, когда вверх по течению обмелевших рек попрёт на нерест красная рыба сплошной массой, словно древнеримские фаланги, соперничество проявится более решительно. Тогда на перекатах и водопадах соберутся десятки взрослых и подрастающих мишек, ловко поддевающих длинными когтями горбушу, кету, кижуча, а чуть попозже и изумительно вкусного жёлтого гольца с суперделикатесной жёлтой икрой. Поведают геологи-бродяги и о громадных клубках змей, свившихся в свадебном экстазе, и о длиннющих полозах, вытянувшихся на солнцепёке, и о коварных ядовитых щитомордниках, прячущихся в низкой траве обязательно поперёк маршрута. Так что – гляди в оба и по сторонам, и под ноги, да прежде, чем покопаться в земле, пошевели молотком вокруг. Видели сверху, с сопки, в распадке небольшое стадо косуль, таёжных оленей, грациозно перепрыгнувших ручей и исчезнувших в прибрежных зарослях смородины и шиповника. На одного из рассказчиков, когда он присел, выбирая образцы, выбежала кабарга, маленький, с собаку, любопытный и доверчивый оленёнок с короткими тупыми рожками, и пришлось спугнуть, запустив в него кепкой, иначе уходить не хотел. Значит, дичь есть, и можно будет со временем отпустить кого-нибудь поопытнее на охоту, чтобы разнообразить скудный полевой рацион. Если не удастся добыть крупного зверя, то с десяток рябчиков уж точно принесёт. Тем более что каменных рябчиков уже видели. Сидят себе в рядок на нижней ветке и глупо разглядывают убийцу, а тот, изготовив дрын с петлёй на конце, торопится сдёрнуть крайнего. Сосед – ни с места, только повернул голову, удивляясь, куда это исчез только что сидевший рядом собрат, и покорно ждёт, когда петля захлестнёт и его шею. Рябчики, однако, не та добавка, которая удовлетворит зверский аппетит, раздразненный долгой ходьбой на свежем воздухе, на каждого надо бы по паре, тем более что в тайге их никто не ощипывает, а выворачивают малюсенькое тельце прямо из не ободранной шкурки. Но и то хорошо: навар и запах есть.

А тайга всё непролазнее и непролазнее, всё чаще цепляются за энцефалитник элеутерококк с острыми тонкими шипами и чёрными кистями ягод и лианы, в том числе виноградные, опутавшие деревья так, что не продерёшься, а в распадках – лимонник с оранжевыми ягодами, снимающими усталость. Сопки всё круче и круче и всё чаще с неустойчивыми курумниками, ручьи всё холоднее и холоднее даже в тридцатиградусную жару и духоту, а надо маршрутить, ловить каждый погожий день. Не радуют уже и многочисленные яркие крупные цветы как оранжево-красные лилии, и затаившийся в темноте и сырости одинокий красный цветок женьшеня. У геологов нет нормированного рабочего дня и нет выходных. Только и удаётся отдышаться, когда остановят проливные дожди, нередко продолжающиеся два-три дня, пока всё вокруг не заплачет тоскливыми слезами, а на боках не начнут преть пролежни. Но и в такую мокреть рыбаков и охотников не удержать в лагере. И вдруг в одну из ночей засияют умытые до кондового серебра звёзды, сядет туман и выстелется, убегая к реке, утихнет к утру капель, подует свежий ветерок, и ясное весёлое солнце разбудит-расшевелит занемевшее от безделья стойбище. И снова в путь, и так изо дня в день, пока другие загорают на забугорных и отечественных пляжах, ублажая рыхлые тела и испорченные желудки чужеродной жратвой. И нет в тайге ни телека, ни ноутбуков, ни мобильника, ни музбормота, только маленький транзистор радует по вечерам мелодичной японской музыкой.