Мириам Гамбурд - Рассказы

Конфликт помог уладить самолично прибывший в Найроби бывший генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. Он способствовал формированию нового кабинета министров, в котором пост премьера достался Райле Одинга, а пост президента был закреплен за Мваи Кибаки. Аннан убедил Одинга отказаться от демонстраций и перенести прения в парламент.

Ни одного портрета ни на следующий день, ни вообще никогда найдено не было. Галерея Арт Диллер за грузом, отправленным из Израиля на ее адрес, не явилась и никаких претензий не предъявила. Вместе с портретами исчез депутат парламента Кихара Мванги. Ходят слухи, что его похитила секта Мунгики, которая сдирает с пленников кожу.

В районе отелей, где останавливаются туристы, был найден труп молодой женщины. Одни говорили, что это проститутка и у нее дочь от голландца, другие — что не от голландца, а от француза, и не дочь, а младшая сестра, но все сходились в том, что она принадлежала к племени камба, которое не имело кандидата в парламенте и в беспорядках участия не принимало.

Кения не успела еще сойти с первых газетных полос, как мировая пресса забыла о заживо сожженных детях и заговорила об убытках в миллиард долларов, нанесенных туризму и знаменитому кенийскому экспорту живых цветов.

В природном Парке Озеро Накуру появился на свет детеныш черного носорога. Это исчезающий редкий вид носорогов. Новорожденный получил кличку «Кофи Аннан» в благодарность бывшему генсекретарю ООН за помощь в разрешении острого политического конфликта.

Матерый колдун из Момбасы призвал мародеров вернуть награбленное и пригрозил ослушникам смертью — и действительно, у грабителей сразу начались проблемы со здоровьем. Так что появилась надежда, что портреты отыщутся. Обязательно отыщутся!

Она смотрит на меня из зеркала и выбирает для этого минуты моей слабости, усталости, скверного настроения или недомогания. Я не люблю ее присутствие, но с возрастом она появляется все чаще и мне приходится с ним смириться. Смотрит она в пол-оборота тяжелым почти мужским взглядом немолодой еврейки горькой души. От подобного взгляда в спину впору обернуться прохожему.

В нашей семье были красивые женщины и я с удовольствием замечаю в себе их присутствие. Жизнерадостными их не назовешь, моих обеих теток, но в них жило сознание женской избранности, естественное и торжественное. Регина, мамина сестра, обликом и поступками оправдала свое имя — королева, и Аннушка, младшая папина сестра, — она была так похожа на Мону Лизу Джаконду, что висевшую в отцовской мастерской репродукцию Джаконды я принимала за ее изображение. Тетки существовали более в моем воображении, чем наяву. Регина с семьей обитала за тридевять земель в Прекрасной Франции, и, едва научившись писать, я многие годы вела с ней задушевную переписку, а Аннушка жила в нескольких кварталах от нас, но никогда мной не интересовалась и я отвечала ей полной взаимностью.

С постоялицей из зеркала я знакома по рисунку. И не будь этого рисунка, откуда бы мне знать, кто она, обладательница тяжелого взгляда, и почему так цепко за меня держится. «Портрет матери художника» (под таким названием рисунок вошел в монографии) — лучший рисунок моего отца, а рисовальщиком он был превосходным.

Какой изысканной могла бы получиться выставка одного рисунка, ведь бывают же спектакли одного актера. Этот маленький рисунок на листке из блокнота размером 6 на 9 сантиметров смотрится крупным. Всего несколько снайперской точности прикосновений к бумаге плоской стороной угля и мягкой линией эти прикосновения- пятна энергично и бережно собраны. Мастерство, если подлинное, отступает в тень, мол, не в нем дело. Дело в другом: портрет обладает редким по мощности эффектом присутствия и мог бы держать в поле своей плотной ауры пустой зал, где ничего, кроме него не должно быть выставлено, и стены пусть будут выбелены, как в том доме, где мне не пришлось побывать — он сгорел до моего рождения.

Дом в бессарабском селе Ниморены был крестьянским добротным под толстой как перина соломенной крышей. К дому прилегал пруд и виноградники. В погребе стояли бочки с вином для себя и на продажу и керамические высокие широкогорлые кувшины, одни с солениями, другие с брынзой. В амбаре — мешки с кукурузной мукой грубого и тонкого помола, мешки с шерстью, в углу — два ярма для воловьей упряжи. Под навесом развешаны для просушки гирлянды табачных листьев. Все любовно ухожено и учтено. Окажись хозяйство не в Бессарабии, а на противоположном левом берегу Днестра, ждала бы его участь кулацких хозяйств. Но здесь была Румыния.

Бессарабии не отыщешь на карте мира, Молдавия расположена на Мальдивских островах в Индийском Океане (так считают мои студенты), но Кишинев знают все. Кишинев — это погром. Громкая слава Кишиневского погрома 1903 года значительно превзошла его масштабы. Не опубликуй Хаим- Нахман Бялик свою поэму «Бе ир хаарига» («В городе резни», в русском переводе Зеэва Жаботинского — «Сказание о погроме»), он остался бы всего лишь каплей в кровавом море еврейских трагедий прошлого века. Бялик бросил тяжелое обвинение не в лицо погромщикам, а в лицо жертвам — он обвинил их в малодушии. Поэт последовал великой еврейской традиции — так пророки говорили со своим народом.

Современный израильский политолог, прибывший в Молдову на «празднование» столетия погрома, продемонстрировал модный, так называемый, объективный, подход к событию. Выступая на конференции перед кишиневской аудиторией, неискушенной в парадоксальном израильском элитарном мышлении, напоминающем вульгарный антисемитизм, гость отметил «сугубо положительные аспекты погрома и его далеко идущие последствия». Говорил он на иврите, языке мне понятном, и я с интересом наблюдала за комической картинкой: маски слушателей застыли в гримасе праведного гнева, приличествовавшему моменту, а физиономия переводчика выражала полную растерянность.

Нет, я не стану раскладывать пасьянс «причина — следствие» — дьявол наслаждается этой игрой. Терминология ученого гостя пусть останется на его совести, так не к месту возжелавшей непредвзятости, и на профессиональной совести бедняги толмача, переведшего «положительные аспекты погрома» так: «вообще-то…ну, конечно, лектор хотел выразить…хотя и не всегда», но далеко идущие последствия погрома — бесспорны.

«Сказание о погроме» Бялика болезненно резануло сионисткое сознание, но это не все — кишиневское событие не оставило царскому сомодержавию шанса на выживание. Еврейские американские банкиры финансировали японский флот, разбивший царскую эскадру при Цусиме, и на Россию были наложены санкции и эмбарго. Погромщики газет не читали и большой политикой не интересовались. В 1905 году в Кишиневе снова случился погром…, но уже не такой знаменитый.