Александр Гроссман - Образ жизни

В самом начале их совместной жизни Поля рассказала мужу о сыне. Они выяснили, что Дом ребёнка разгрузился в Казани и получили из Казани ответ, что Коваль Петр Иванович, 1938 года рождения был направлен в Ижевск для помещения в один из детдомов УАССР. В письме из Удмуртского республиканского архива было сказано, что в архивных документах за период 1941-46 г.г. Коваль П.И., 1938 г. рождения не значится. След терялся где-то между Казанью и Ижевском, надо было ехать и разбираться. Пока шла переписка, родилась Дашенька и целиком завладела мыслями и чувствами Поли. Поездка всё откладывалась и не состоялась.

Николая Тимофеевича выбрали в партком фабрики, не прошло и года, как он стал секретарём. Исполнительность, покладистый характер и анкетные данные вели его по служебной лестнице. В начале пятидесятых его взяли в райком инструктором, а в конце десятилетия он уже был первым секретарём. Полина скоро ощутила преимущества жизни при муже и стала послушно следовать его советам. Она вступила в партию, позже пошла на курсы профсоюзных работников, когда партком рекомендовал её. В середине пятидесятых её избрали в фабричный комитет, где она отвечала за организацию социалистического соревнования. Муж объяснил ей, что пока фабрика выполняет и, в разумных пределах, перевыполняет план, соцсоревнование просто формальность; главное наладить своевременную отчётность и наглядную агитацию всех уровней. Полина серьёзно отнеслась к тому, что в народе называли показухой. За несколько лет работы в фабкоме она научилась говорить расхожими штампами, добросовестно выполнять различные поручения и хорошо усвоила мужнюю науку: поменьше говори, внимательно слушай, кивай и смотри в глаза собеседнику — люди сами скажут, что и как надо делать. Добрая по натуре, она смотрела на людей широко открытыми серо-голубыми глазами, сочувственно кивала и даже делала всё, что было в её силах. За ней закрепился образ доброй, всё понимающей, своей. Пришло время и по рекомендации парткома её с триумфом избрали председателем фабричного комитета профсоюза. Теперь от неё зависело многое и многие: квартиры, путёвки, дефицит… Полина стала Полиной Ивановной, но чиновное чванство её не коснулось. Она по-прежнему сочувственно смотрела в глаза сидящему напротив человеку, не прерывала его, пропуская слова мимо ушей. Изо дня в день повторяющаяся рутина постепенно сделала её равнодушной. Ещё только открывая заседание, она знала, чем оно закончится. Подводя итог иногда жарким, но бесполезным спорам, она говорила: — Райком нас поддержит, — и все понимающе кивали головами.

Они одними из первых получили отдельную квартиру в новом районе. Ежегодно ездили отдыхать в черноморские санатории и пансионаты… Семья вписалась в систему и пользовалась положенными благами. В шестьдесят седьмом году Даша заканчивала престижный факультет журналистики, и ей уже подыскивали место в одной из столичных газет. Весенним утром Полина Ивановна, как всегда к девяти, вошла в свой кабинет, секретарь поставила перед ней традиционный утренний чай с печеньем и вышла. Полина Ивановна взяла печенье и удивленно подняла брови — отворилась дверь, вошёл мужчина смутно знакомой внешности, подошёл к столу, приветливо улыбнулся и сказал: — Здравствуйте Полина Ивановна. Меня зовут Пётр. Я ваш сын.

В Казани теплушки отцепили и загнали в тупик. Маневровый паровозик ушёл, вагон стоял, а в ушах не утихал стук колёс. Дети растерянно смотрели друг на друга и начали приходить в себя, когда их по одному стали принимать из вагона и опускать на землю. После долгой тряски они неуверенно шагали, спотыкаясь о траву, скоро освоились, забегали и заговорили — все сразу.

Часть детей разместили в переполненных детских домах Казани, оставшихся повезли дальше — в Ижевск. В Ижевске они неделю прожили в школе, откуда их небольшими группами определяли в детские дома. Петя, ещё с одним мальчиком и четырьмя девочками, попали в Якшур-Бодью, где только начал обустраиваться детский дом, эвакуированный из Ленинграда. Утром их накормили кашей, дали по куску хлеба на дорогу, усадили в телегу, устланную соломой, и накрыли брезентом от дождя и ветра. Возница устроился на передке и сунул за спину в солому скоросшиватель с документами. Петя запомнил нянечку — она смотрела им вслед и прикрывала рот рукой. Хлеб дети съели ещё в городе. На Бодьинском тракте зарядил редкий дождь с ветром порывами. Дети сидели нахохлившись, прижавшись друг к другу, придерживая ручонками края брезента. Сорок километров одолели лишь к вечеру. Дети оцепенели и не могли двигаться. Их на руках занесли в дом. Спросили документы, возница спохватился, стал шарить в соломе и вытащил размокший скоросшиватель.

Детей не ждали. К их приёму готовы не были. Разместить в спальнях не решились — опасались вшей; напоили чаем с хлебом и устроили на полу в столовой. Утром столовая наполнилась детьми, а эти шестеро тихо сидели в углу на матрасах и ждали. С тех пор, как их посадили в теплушки, они, если не спали, сидели и ждали. Сейчас они ждали, когда их накормят, а в это время заведующая организовывала баню, сестра-хозяйка добывала кровати, воспитатели уплотняли спальни, чтобы как-то их втиснуть. Детей остригли наголо, вымыли, и они сидели, закутанные в одеяла, ожидая пока прожарится одежда.

Размокшие документы восстановить не удалось, и, чтобы поставить детей на довольствие, заведующая собрала комиссию, где, кроме неё, были врач и воспитательница — в роли секретаря. Врач осмотрела детей и установила возраст — все трёхлетки, тридцать восьмого года рождения. Девочки оказались толковее — назвали имя и фамилию, одна даже знала месяц и день рождения. Мальчики знали только имя. На одной из просохших страниц заведующая разобрала два слова: Пётр Ив…

— Как твоя фамилия? — спросила она Петю. Это слово повторялось уже несколько раз, что-то оно напоминало, возникали какие-то приятные ассоциации, ощущалось тепло. Петя потрогал щеку, вспомнил бублик, вынул палец изо рта и довольный собой выпалил: «У евреев Зисман фамилия». Заведующая продиктовала: Зисман Пётр Иванович, 1938 года рождения, еврей. Врач попросила: — Запишите хотя бы «со слов ребёнка». Заведующая распорядилась: — Запиши.

Описанные здесь события произошли до моего знакомства с Петром. Я узнал о них из бесед во время долгих ожиданий лётной погоды, под стук вагонных колёс, располагающий к откровениям, у ночных костров на берегах рек и озёр. Избирательная память услужливо сохраняет то, что мы хотим помнить. Одни коллекционируют обиды, другие, как Пётр, предпочитают то, что приятно вспоминать. В его рассказах обычно звучали мажорные ноты. Как бы там ни было, нельзя забывать, что впечатления детства осмыслены и озвучены взрослым человеком.