Владимир Вертлиб - Остановки в пути

Через три недели я снова стою у входа в библиотеку. Нерешительно, медленно плетусь вверх по лестнице. Мимо меня спускаются и поднимаются читатели, и я разглядываю их с растущим раздражением. Беззаботные, самодовольные, у них-то точно есть карта социального страхования!

Положу книги на стол и молча уйду, чтобы не отвечать ни на какие вопросы.

Черт, уже поздно: миссис Райан сразу меня узнает:

— А вот и наш маленький эмигрант из России!

Миссис Фримен спрашивает, понравились ли мне книги.

— Да, нам же еще номер социального страхования нужен, — небрежно вставляет миссис Райан.

Все, конец, нет мне спасенья. Я даже пошевелиться не могу. Ноги будто к полу приросли.

— Тебе нехорошо? — спрашивает миссис Кардуччи. — Ты какой-то бледный.

— М-м-м… Н-н-нет, — бормочу я и для убедительности трясу головой.

— Да у тебя и руки дрожат, — замечает миссис Райан.

— Ты что, в такой теплый день мерзнешь, или это от наркотиков? — смеется она.

— Да что ты прицепилась к мальчишке, — укоряет ее миссис Фримен.

Она подталкивает мне через стол формуляр для записи, я узнаю свой собственный почерк, и тут она тычет пальцем в незаполненную графу.

Просто повернуться и уйти не могу. Никакая отговорка тоже как назло в голову не лезет. Поэтому я немедля заполняю требуемую графу. Вписываю число, которое хорошо запоминается — я его придумал, соединив дату рождения мамы и дату рождения отца.

— Так быстро наизусть выучил? — веселится миссис Райан.

— А как же, номер социального страхования все помнят! — возражает миссис Кардуччи. — Это же первое, что иммигранту нужно выучить.

— А фотографию принес?

Я протягиваю ей снимок из автомата.

— Ну и видок у тебя здесь.

Миссис Райан показывает фотографию остальным, и миссис Фримен и миссис Кардуччи подтверждают, что на этом снимке я на преступника смахиваю:

— Ты бы хоть улыбнулся слегка, что ли.

«Если бы вы только знали! — проносится у меня в голове. — Если бы вы знали, не стали бы над этим смеяться!»

Вскоре я ухожу, сжимая в руке желтенький читательский билет. Фото точно страшное, вроде с доски объявлений в полицейском участке. А номер социального страхования под ним и вовсе липовый.

— А еще родители или опекуны должны подписать, — объявляет миссис Фримен.

Ладно, это не самое страшное. Подпись отца я давным-давно научился подделывать.

В ту ночь я не мог заснуть. И глаз не сомкнул, верчусь с боку на бок в холодном поту. Вот-вот приедет полиция, вот-вот раздастся стук в дверь.

— Ты подделал номер социального страхования! Это тяжкое преступление! — закричит полицейский. — А ну, одевайся! Поедешь с нами!

Само собой, меня на несколько недель посадят в тюрьму, а родителей тут же вышлют. Я останусь без всякой помощи, совсем один, среди уголовников… Того и гляди стану в камере жертвой группового изнасилования, а родители тем временем будут томиться в Австрии, в Израиле или еще где.

Услышав шум мотора, я каждый раз вздрагиваю. А вдруг это полиция? Беспокойно ворочаюсь в постели. «Пожалуйста, ну, пожалуйста, не надо, умоляю! — упрашиваю я кого-то, сам не зная точно, кого, потому что никогда не исповедовал никакой религии. — Пожалуйста, только не это, я все сделаю, я выберу какую-нибудь героическую профессию, я всю жизнь буду самоотверженно помогать другим людям. Может, стать врачом и в поехать Африку, лечить прокаженных детей?» Эта мысль меня немного успокаивает. Значит, я заключил честную сделку с Богом, в которого не верю.

Утром у меня гудит голова, в глаза будто насыпали песку. Меня шатает, качает и даже подташнивает.

Между тем дни идут, а полиции все нет. Постепенно страх отступает, я крепче сплю, меня реже мучают кошмары. Потихоньку я убеждаюсь, что за моим преступлением не последует наказание, и невольно вспоминаю о своей двоюродной бабушке Мойре из украинского городка Жмеринка, которая, по словам мамы, говаривала: «Преступление?! Я тебя умоляю… Преступление вправе совершить только порядочный человек!»

Миссис Райан и ее коллеги явно считают меня порядочным человеком, ведь поддельную подпись они едва удостаивают взглядом, а потом совершают некий торжественный, возвышенный официальный акт, и мне на минуту даже кажется, будто я превращаюсь в полноправного члена американского общества и приобщаюсь к великой американской семье народов: миссис Райан берет большую круглую библиотечную печать и быстрым движением руки обращает желтый листок бумаги в мое удостоверение личности.

Будь я похрабрее, да чего там — понаглее, я с этим «документом» сразу устроился бы продавцом в какой-нибудь «Макдональдс» или другой фастфуд, ну, по выходным бы работал. Соврал бы, что забыл карту социального страхования дома, а вместо нее предъявил бы читательский билет.

Но наглости мне не хватает.

А ведь деньги нам ой как нужны, маму два дня назад уволили. Когда она пришла домой, у нее было такое лицо, что мы сразу все поняли, без слов. Сразу обо всем догадались по ее виду.

— Инспекция по надзору за трудоустройством и иммиграционная служба теперь что ни день — с проверкой.

Как всегда, когда происходило что-то страшное, мамин голос звучал особенно буднично и деловито.

— Мне начальник и говорит: «Сцапали моего коллегу из Роксбери. У меня земля под ногами горит. Уж лучше я переплачу полдоллара пуэрториканке какой-нибудь, у которой хоть разрешение на работу есть, и буду спать спокойно». Так и сказал.

— А теперь что? — Отец, как ни странно, тоже сохранял полное спокойствие.

— Как что? Плохи дела.

Мама опустилась в кресло, в котором обычно целыми днями предавался размышлениям отец.

— Принеси воды! — попросила она меня. — Совсем в горле пересохло.

Вернувшись со стаканом в комнату, я обнаруживаю, что она достала из сумки блокнот и смотрит на колонки цифр, разделенные двойными чертами.

— Пока ехала домой, все подсчитала, — объяснила она. — Если исходить из того, что я не найду другую работу, то денег нам хватит на семь недель, если, конечно, мы останемся в этой квартире, но будем во всем себя ограничивать. Это первая колонка. Вот это число под ней — дата, когда у нас не останется ни цента. Если с квартиры съехать и, например, поселиться у друзей, то… ну, может быть, месяца на четыре. А если вдруг найдем жилье подешевле, где-нибудь в Роксбери или в Южном Бостоне, скажем, долларов за сто пятьдесят в месяц, то деньги закончатся ровно через два с половиной месяца.

Мама подвинула блокнот отцу и добавила, что, само собой, и промежуточные варианты есть, следовательно, дату нашего окончательного разорения можно определить по-разному.

— Если мы, скажем, с квартиры съедем не завтра, а через три недели…

— Перестань! Перестань сейчас же, замолчи!