Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.

— Я спущусь по лестнице и встречу тебя на улице. Хочешь? И мы пойдем по городу… Ты только представь!

«Да, — подумал молодой человек капризно, — куда это мы пойдем, интересно знать? И главное, зачем? Ну положим, мы отправимся гулять, а потом, конечно же, пойдем ко мне домой… Ну и что дальше? То же самое? У меня там, должно быть, беспорядок отменный…»

Он вдруг, к удивлению своему, понял, что не слишком-то хочет попасть домой, даже и с Наташей. Нет, именно с Наташей меньше всего, поскольку такое посещение накладывало новые обязательства. Еще он сообразил, что почему-то вообще не рвется выбраться из этой квартиры сейчас, словно не все, что положено было испытать, испытано им, точно остались какие-то дела… Толик? Странно, но он вспомнил о Толике, который, по всей вероятности, еще сладко вкушал послеобеденный сон, и ему показалось неудобным, что вовсе уж смешно, уходить, не предупредив Наденьку.

Наташа поняла его молчание благоприятным для себя образом. Она встала на цыпочки и поцеловала его, а потом подтолкнула к двери Ларисы Павловны, за которой все еще играла музыка. Убедившись, что молодой человек подготовлен для решительного шага, он сбегала за шубкой и с нею под мышкой направилась быстрым шагом к выходу из квартиры, откуда, оглянувшись, махнула Пирошникову ручкой, мелко пошевелив при этом пальчиками. Засим она скрылась из виду.

Вы понимаете, что наш герой снова попал в идиотское положение. Опять ему предстояло обмануть надежды. Но для очистки совести он все же решил сделать попытку, заранее уверенный в неуспехе. Он понуро поплелся в комнату Наденьки, где оделся, но никаких прощальных слов писать не стал, а лишь взглянул на спящего Толика и поправил тому одеяльце. Набрав в грудь воздуху, Пирошников постучал к Ларисе Павловне.

— Открыто! — донеслось из-за двери, и наш герой с замиранием сердца потянул ручку к себе.

Принципиально, так сказать, комната Ларисы Павловны не претерпела изменений за время отсутствия нашего героя. Пол по-прежнему имел существенный наклон. Отличие на этот раз заключалось в том, что он был наклонен в другую сторону, а именно задирался от самой двери к окну. Уж не знаю, каким образом Лариса Павловна регулировала трансформации своего жилища, но факт остается фактом: Пирошников в пальто стоял у подножья соседкиной комнаты, а сама хозяйка находилась в глубине, точнее, на высоте, занимая место в кресле, которое по-прежнему неизвестно каким чудом удерживалось на паркете.

Интересно отметить, что окно, находившееся в высшей точке, как и в первый раз, выходило наружу на уровне тротуара, а не на крышу, к примеру, как можно было бы предположить по аналогии с предыдущим наблюдением. Там, за стеклом, Пирошников сразу же заметил видимую лишь своей нижней частью фигурку Наташи в шубке, которая уже ожидала условленной встречи.

— Я вас слушаю, — царственно проговорила с высоты Лариса Павловна.

— Я хотел… Простите… Может быть, мне тоже будет позволено?.. смешался Пирошников, просительно подняв голову вверх.

— Да? — подняла брови Лариса Павловна. — Выражайтесь яснее.

— Я хочу вылезти через ваше окно на улицу, — без обиняков ляпнул (простите за подобное слово) наш герой, на что хозяйка окна, откинувшись на спинку кресла, ответила мелодичным и торжествующим смехом.

— Положим, это еще нужно заслужить, — продолжая смеяться, несколько кокетливо проговорила она и оглянулась на окно, где заметила придвинувшееся к самому стеклу тревожное Наташино лицо. Наташа, щурясь, высматривала происходящее в комнате и, должно быть, изрядно волновалась. Лариса Павловна засмеялась еще пуще.

— Боюсь, что у вас не получится, — прерывая разом смех, довольно сухо произнесла соседка. — Впрочем, попробуйте…

И она встала с кресла, направляясь к окну. Пирошникову страшно было смотреть на ее спину, опрокинутую высоко над ним, но Лариса Павловна, казалось, не испытывала никаких неудобств со стороны законов природы. Она, словно надутый гелием дирижабль, поднялась к окну, на что мгновенно отреагировала Наташа, отпрянув и скрывшись из глаз. Хозяйка же распахнула форточку квадратной формы и внушительного размера и жестом пригласила Пирошникова выполнить задуманное.

Наш герой, отойдя к противоположной стене коридора, разбежался и впрыгнул в комнату, как десантник. Он сделал несколько быстрых шагов и достиг почти середины комнаты, но тут инерция разбега была потеряна, и Пирошников застыл на паркете в неловкой позе, чувствуя, что малейшее движение лишит его равновесия и опрокинет. Проклятые ботинки на коже! Они были хуже коньков на льду и так и норовили со свистом выскользнуть из-под него. Пирошников, не отрывая ступней от пола, попытался изогнуться, чтобы рукою достать угол шкафа, но пальцы его схватили воздух, и он принужден был, чтобы не упасть, опереться ими о паркет, так что в результате встал уже на три точки, свободной рукой балансируя в пространстве.

Лариса Павловна смотрела на эту сцену, сохраняя олимпийское спокойствие. Она переместила свое тело к журнальному столику и закурила, скрестив руки на груди. Наш герой, покрасневший от напряжения, кинул на нее почти умоляющий взгляд, но хозяйка осталась к нему безучастна. Секунда — и Пирошников поехал вниз, ко входу, убыстряя движение, но оставаясь, к счастью, на ногах. Там, в коридоре, он с яростью разбежался вновь и на этот раз добежал до шкафа, где ему удалось сделать передышку. Подумав, наш герой опустился-таки на четвереньки и медленно пополз вверх, не обращая уже внимания на исключительную комичность своего положения. Пальто стесняло его действия, Пирошников вспотел, но упрямо продолжал карабкаться к желанной цели под холодным и внимательным взглядом Ларисы Павловны. Она смотрела на него, как экспериментатор на подопытную человекообразную обезьянку, возможно, даже болея в душе и желая ему удачи, но для чистоты эксперимента помощи не оказывала. Пирошников сопел, больше от злости, но приближался к окну, где в этот момент снова возникло искаженное от сочувствия лицо Наташи. Он достиг батареи отопления и выпрямился, держась за трубу, которая оказалась горячей. Окно нависло над ним всей плоскостью, он двумя пальцами ухватился за тонкую раму форточки, которая торчала внутрь комнаты, и отпустил руку от трубы, переместив вес тела на форточку.

— Осторожно! — вскрикнула Лариса Павловна, но было уже поздно. Форточка с треском оторвалась от рамы, оставшись у Пирошникова в руке, а сам он нелепо дернулся и, опрокинувшись, поехал на спине вниз, снося на своем пути кресла и стулья, об один из которых, конечно же, разбил стекло форточки, осыпав паркет грудой осколков, кои, как льдинки на реке, заскользили к двери, набирая вместе с ним скорость.