Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

Представляется, что удалось это и Петеру Эстерхази, который не стал пытаться опровергать трудно опровержимые данности нашей эпохи, а нашел компромисс между художественной формой и временем, создав великолепную иллюзию необходимой роману завершенности и полноты.

Упрощая, идею романа можно назвать попыткой упорядочивания неуловимого и хаотического многообразия венгерской истории, во многом пересекающейся с историей рода Эстерхази, создания художественной «структуры мира», модели бытия (в первой части романа) и отображения в зеркале этой модели конкретной семейной истории (во второй части). Постмодернистская деконструкция и традиционная реконструкция вполне органично сопрягаются в книге — и в этом главное достижение и загадка романа. Характерной особенностью повествования является и присущая новой прозе постмодернистская текстуальность — но представлена она в рамках обновленной поэтики.

Литература — живой организм, и когда появляется новое произведение — если оно действительно новое, — «что-то случается» со всеми написанными ранее произведениями, образующими единовременный ряд. Эта мысль Т. С. Элиота о единстве литературного времени побуждает взглянуть на роман Эстерхази и с учетом как раз такой обратной перспективы. «Случилось» ли что-либо, и если да, то что именно, с венгерской прозой XX века после выхода этого романа? Какие тенденции обозначились в ней иначе?

Рассуждение на эту тему может быть по необходимости только конспективным и предварительным. Критическая рецепция романа позволяет предположить, что книга Эстерхази может стать тем магнитом, благодаря которому в многообразном наследии, накопленном за столетие венгерской прозой, прорисуются новые силовые линии: вероятно, что «что-то произойдет» с теми венгерскими романами, которые родились под знаком языка и языкового понимания реальности — тут можно говорить о творчестве Костолани, Дюлы Круди, Милана Фюшта, Шандора Марай, Гезы Оттлика, Миклоша Месея, т. е. тех в основном писателей, которые в начале XX века заложили и затем продолжали традиции венгерского модернизма; нельзя сказать, что имена и романы этих авторов сегодня на периферии читательского сознания, но традиция эта не всегда осознается как единая и взаимосвязанная. Вероятно и то, что вынуждены будут потесниться еще больше романы, сравнительно недавно представлявшие, по идее критиков, основное, реалистическое, социально или национально ангажированное течение в прозе (речь идет о признанных венгерских классиках XX века — Жигмонде Морице и Ласло Немете, Дюле Ийеше и Тиборе Дери). И если такое изменение канона достаточно очевидно, и заслуга в этом принадлежит всему поколению Эстерхази, которое пришло в литературу в середине 1970-х годов, то другое следствие очевидно в гораздо меньшей степени. Новый роман Эстерхази, вероятно, сильно трансформирует канон самой новой венгерской прозы, прозы венгерского постмодернизма. Вероятно, что те романы, в которых присутствуют лишь формальные признаки постмодернистской поэтики, скорее всего, станут фактами только истории литературы. Последний венгерский роман XX века, можно сказать, кристаллизовал в современной литературе после-постмодернистскую ситуацию.

P. S. В мае 2002 года, когда для публикации в журнале «Иностранная литература» мною были подготовлены отдельные главы из второй книги «Harmonia cæelestis», в Будапеште директор издательства «Магветё» Геза Морчани представил журналистам новую книгу Петера Эстерхази под названием «Исправленное издание» с подзаголовком «Приложение к роману ‘Harmonia cæelestis’». Как выяснилось, уже после завершения работы над романом Эстерхази получил возможность ознакомиться с архивными материалами бывшей службы венгерской госбезопасности, имеющими отношение к его отцу. Писатель, привыкший считать фантазию сферой компетенции искусства, столкнулся с реальностью, которая, как нередко бывает, превзошла всякое воображение. Еще одно, на сей раз документальное, повествование об отце, каким является «Исправленное издание», у всех, кто его прочитал, вызвало потрясение, шок, настоящий катарсис. Но это — уже другая книга и другой разговор, который состоится, когда она — как хочется надеяться, в ближайшее время — выйдет в свет в полном русском переводе.

В заключение мне хотелось бы высказать слова искренней благодарности своим друзьям и близким, многочисленным коллегам — венгерским критикам и российским унгаристам, — и не в последнюю очередь, разумеется, Автору за консультации, советы и долготерпимую помощь, которую они оказывали мне в работе над переводом.

В. Середа

«Благороднейшие и стариннейшие трофеи дома Эстерхази» (лат.). — Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, прим. пер.

Сверх всего (нем.).

«Wahrheit und Dichtung» («Правда и вымысел») — название автобиографического повествования И В. Гете (в рус. переводе: «Поэзия и правда»).

Прояви мужество, сын мой! (франц.)

Человек весьма благородный и настоящий вельможа (нем.).

Ларь первый, черного дерева (лат.).

Также, далее (лат.).

Описание одиннадцатого отсутствует. (Здесь и далее курсивом выделены примечания оригинала.)

Четырнадцатый и пятнадцатый не поименованы.

Описание восемнадцатого отсутствует.

Далее, там же (лат.).

Ларь второй, черный, в просторечии — стол письменный (лат., нем.).

Ларь, он же письменный стол, третий (лат., нем.).

Ларь четвертый (лат.).

Для письменных принадлежностей, а именно… (лат.).

Ларь пятый (лат.).

Для медицинских принадлежностей (лат.).

Ларь шестой (лат.).

Ларь седьмой, с серебряными предметами (лат.).

UMF (Uhren- und Maschinenfabrik Ruhla, VEB Klement Gottwald) — часовой и станкостроительный завод (народное предприятие им. Клемента Готвальда в г. Рула, ГДР).

Ларь восьмой (лат.).

На полях к месту сему рукою главного удостоверителя описи приписочка сделана: «Подарен был государем моим Ласло государю палатину Палу Палфи».

Или: деклеты, — прочесть затруднительно.

Ларь девятый (лат.).

Ларь десятый (лат.).

Ларь одиннадцатый (лат.).