Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Так оно и есть. В следующие дни Геральдина часами где-то пропадает с Йенсом. У светловолосого норвежца такой вид, словно кто-то открыл ему рай. Во всяком случае, если не рай, то нечто подобное этому небесному царству блаженства ему, видать, и вправду кто-то показал. Нашелся, стало быть, кто-то такой. Кто-то такая. И если у них все будет хорошо и будет продолжаться…

Кажется, все хорошо.

Кажется, продолжается.

Ханзи докладывает, что ему удалось подглядеть и подслушать. Поросенок! В каком доме, через какое окно. Сколь часто. И в какое время. Звучит крайне убедительно.

— На сей раз не потребовалось и трех суток! Так что, гони сигареты, Оливер. Я выиграл.

Проходят дни. Йенс выглядит все более влюбленным.

— Он пишет стихи, — говорит Ханзи, который все знает. — Приносит ей на свидания. Отдает ей перед тем, как они начинают это.

Ханзи смотрит в окно… И заверяет меня:

— Теперь это у них надолго.

И действительно. Проходят дни. Недели. Ничего не происходит. Ханзи со мной очень мил. Геральдина приветлива. Йенс на верху блаженства.

Страх перестает быть страхом, когда испытываешь его слишком долго. Он исчезает. И становишься опять уверенным в себе и доверчивым. А в конце концов начинаешь даже смеяться над собственным страхом.

Снег уже тает. Скоро во Фридхайм переберутся Верена и Эвелин. Время идет. Я напрасно боялся. Геральдина действительно просто нимфоманка. И какое счастье, что появился Йенс.

Как сказано, это лишь первая плоскость, в которой развиваются события.

В начале февраля становится тепло, особенно на солнце. В лесу много птиц. В лесу я нашел подснежники и крокусы и каждый день по дороге в «Родники» вижу белочек. И всякий раз мне становится не по себе, потому что мне вспоминаются белочки моей матери. Кстати, она все в той же клинике. Она присылает мне деньги, не спрашивая — зачем. Я могу оплачивать свои вексели.

Йенс Ларсен пишет для Геральдины стихи. Я встречаюсь с Вереной в маленьком кафе. Три раза остаюсь у нее на ночь в ее доме на Мигель-Аллее, когда Манфред Лорд в отъезде, и мы можем любить друг друга. Ко мне возвращается уверенность, и я не испытываю больше страха перед Верениным приездом во Фридхайм, потому что у меня состоялся еще один разговор с Геральдиной…

— Ты на меня сердит?

— Сердит? С чего?

— Из-за Ларса. Я ведь устроила тебе скандал. Но знаешь, теперь кое-что изменилось.

— Что?

— У него тоже стало получаться. Как и у тебя.

— После того как получилось у меня, вероятно, будет получаться и у всех других. У него, вероятно, получается даже лучше, чем у меня.

— Я этого не говорила!

— Но ведь это так!

— Нет. Да! Я не хочу лгать. Да, действительно!

Она целует меня, лишь слегка прикасаясь губами к моей щеке.

— Ты был первый, — шепчет она. — Тебя я должна благодарить… каждый раз… Как только я могла тогда сказать тебе такое?

Я клянусь вам, что будь вы на моем месте, и вы бы тоже поверили ей.

А теперь перейдем во вторую плоскость.

На этой второй плоскости главное действующее лицо поначалу Рашид Джемал Эд-Дин Руни Шапхур Исфагани. Маленький принц с длинными шелковыми ресницами и печальными глазами оказался в полном одиночестве с тех пор, как Али нашел в лице Джузеппе товарища-единоверца. Он просто сохнет от тоски по матери и по родине.

Ко всему еще Рашид вот уже несколько недель страшно взволнован, так как в Персии вот уже некоторое время тлеет правительственный кризис. Снова закрыты университеты, на несколько тысяч людей пополнились и без того переполненные тюрьмы.

И вот в одно прекрасное утро Рашид исчезает. Где только его не ищут. Однако безуспешно. Шеф заявляет о его исчезновении в жандармский пост Фридхайма. И вскоре уже вся немецкая полиция включается в розыски Рашида. Его фото появляется в газетах и на экранах телевизоров. Опасаются, что он стал жертвой преступления.

Пять дней его не могут найти.

Наступает суббота, 25 февраля. В этот день к зданию школы подкатывает машина франкфуртской уголовной полиции, и два сотрудника помогают выйти из нее маленькому принцу. Он смертельно бледный, грязный, одичавший и двигается словно пьяный.

Спустя пять минут меня вызывают к шефу. В кабинете доктора Флориана сидит Рашид. На лбу у него красная царапина. Увидев меня, он начинает плакать. Рашид сидит абсолютно прямо, и слезы бегут у него по щекам, он всхлипывает, его душат рыдания. У меня сжимается сердце. Шеф делает мне знак: дай ему выплакаться.

Когда Рашид немного успокаивается, шеф начинает говорить:

— Оливер, я позвал тебя по просьбе Рашида. Он тебе очень доверяет… Ты помог ему тогда с его молитвенным ковриком, когда он только приехал сюда, ну, и вообще. Я думаю, сейчас Рашиду нужен человек, которому он мог бы доверять.

Я сажусь рядом с мальчиком и обнимаю его за плечи.

— Ну, рассказывай, что случилось! Мы все за тебя так волновались! Куда ты собрался?

— В Тегеран, конечно, — говорит принц, — к своей маме.

— Без ничего? Я имею в виду: без копейки денег?

— Я накопил из карманных денег свыше пятидесяти марок. Ведь господин Хертерих выдает нам каждую пятницу по две марки. И еще я взял с собой молитвенный коврик.

— Но Рашид, милый ты мой, с молитвенным ковриком и пятьюдесятью марками до Тегерана не добраться!

— Я, конечно, знал, что денег мне не хватит, — продолжает Рашид, — но мой дядя, который живет в Каире, очень богат, и я думал, что если доберусь до Каира, то все будет в порядке.

— И до Каира бы ты никогда не добрался!

— Но я уже был в Каире.

— Ты все-таки добрался до Каира! Но как?

— Через Мюнхен, Цюрих и Рим.

— Ничего не понимаю.

Теперь уже маленький принц даже чуть-чуть улыбается:

— Помнишь, на Рождество ты подарил мне книгу о мальчике, который зайцем облетел весь мир, а?

И вправду подарил…

— Рашид!

— Я сделал все, как он. До Франкфурта мне денег хватило. Там я купил хлеба, пару консервных банок и ночью забрался в грузовой отсек самолета, и спрятался там. Это была машина Мюнхен — Цюрих — Рим — Каир.

— И никто тебя не обнаружил?

— Во Франкфурте никто. Все прошло как по маслу. Мне и пришлось-то всего перелезть через два забора из колючей проволоки. Грузовые люки были открыты для проветривания, понимаешь? Машина стояла в ангаре. Там я переночевал в первый раз. Между тысячами бутылок с виски.

— А дальше?

— На следующее утро мы отправились в полет. Догрузили еще пару ящиков. Я старался не дышать, чтобы меня не заметили рабочие. Было ужасно холодно. У меня начался насморк, и я боялся, что начну чихать. — Рашид чихает. — Тогда все было бы кончено. Но я не чихнул. Ни одного разу…

Как только Рашид начал свой рассказ, шеф включал магнитофон. Микрофон, стоящий на столе, закрыт цветочной вазой. Мне виден магнитофон с его вращающимися катушками, а Рашиду — нет.