Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Но что это? Или я уже так пьян? А, может быть, я думал вслух? Конечно же, нет. Просто, видимо, Манфреда Лорда посетили те же мысли, что и меня, потому что он целует Верене руку и говорит:

— Ты давно уже не выглядела так чудесно, как сегодня вечером, дорогая…

10 часов.

11 часов.

Одиннадцать тридцать.

Все вокруг слегка вращается. Я к такому не привык. Энрико в разговоре постоянно повторяется, как все пьяные, не замечая этого. Он смешон. Когда он только наговорится? Нужно поскорее убираться отсюда! Достаточно еще одной рюмки, и я могу встать и заявить, что люблю Верену!

— Еще один, последний глоточек, дорогой Оливер?

Мы уже перешли на шампанское.

— Нет, нет, я…

— Да бросьте вы! Лео сварит нам крепкого кофе, и весь хмель как рукой снимет. Итак, за здоровье нашей чудесной, очаровательной хозяйки!

И мы пьем за Верену, которая и в самом деле необычайно хороша в этот вечер, а она улыбается, но при этом, как и всегда, ее черные, громадные глаза остаются серьезными.

Вдруг я чувствую ее руку в своей. В моей ладони остается маленькая беленькая пилюлька. Я глотаю ее со следующим глотком шампанского. Никто ничего не замечает. В тот же момент мне кажется, что за моими глазными яблоками взрывается атомная бомба. Потом мне становится невыносимо жарко, и я чувствую, как под крахмальной сорочкой по груди струится пот. Затем у меня начинается такое головокружение, что я боюсь выпасть из кресла. После чего чувствую, что протрезвел. Почти совсем протрезвел. Во всяком случае голова у меня теперь ясная.

В полночь появляется слуга Лео.

— Звонят из Рима, сударь.

Пятидесятилетний мужчина пружинисто вскакивает.

— Мой маклер! Он докладывает о сегодняшних приобретениях. Пойдемте со мной, Энрико. Лео, переключите телефон на библиотеку.

— Слушаюсь, милостивый государь.

Лорд снова целует Верене руку.

— Извини, дорогая, мы удалимся на пару минут. Оливер составит тебе компанию. — И обращаясь ко мне: — Сожалею, но, как говорится, дела идут не так, как раньше. Надо вертеться. Пошли, Энрико!

Тот следует за ним быстрым и достаточно твердым шагом. Буквально на глазах он почти что протрезвел. Ведь речь-то идет о деньгах!

Дверь за ними захлопывается.

Мы одни. Верена и я. Мы смотрим друга на друга.

— Спасибо тебе, Господи, — говорит она.

— За что?

— За то, что он оставил нас одних — по крайней мере на пару минут. — Верена сидит на диване у камина, а я в кресле. Она придвигается ко мне, и я снова чувствую запах ландышей, аромат ее кожи.

— Они могут вернуться в любой момент…

— Сейчас у них разговор об акциях. Обычно это надолго.

Ее глаза! Ее глаза! Никогда еще я не видал таких глаз. Она разговаривает со мной шепотом, ее лицо совсем рядом с моим, оба наших лица освещены мерцающим пламенем камина.

— Я с ним порвала.

— С кем?

— С Энрико.

— Что?

Ее хрипловатый голос. Ее близость. Аромат ландышей.

— Тебе помогла пилюлька?

— Да. Спасибо. Очень.

— Он хочет споить тебя. И Энрико тоже. Он циник. Он заметил, что я порвала с Энрико…

— Разве он знал?

— Нет, но чувствовал! Теперь ему интересно, что будет дальше. Тебе нельзя напиваться в его компании. Никогда! В следующий раз я дам тебе упаковку этих пилюлек. Они просто чудо.

— Ты… Ты сказала Энрико, что все кончено?

— Да.

— Назвала причину?

— Сказала, что больше его не люблю.

— Но ты ведь его и не любила!

— Нет. Но он думал, что — да. Поэтому сегодня он ничего не мог есть. Уязвленное мужское тщеславие — ужасная вещь.

Она сидит, так близко, что мне хочется взять и обнять ее, поцеловать. Но я не отваживаюсь.

— Я не хочу больше лгать. Я уже не в том возрасте.

— Но ты ведь обманываешь своего мужа! Постоянно!

— За его счет я живу. Он кормит меня и Эвелин. Мне приходится обманывать его.

Ничего себе беседа! Я начинаю смеяться. От шампанского? Или от страха?

— Забавно, правда? Знаешь, почему я сказала Энрико, что у нас с ним все кончено? По правде?

— Почему?

— Потому что ты мне так нравишься.

Я молчу.

— Я немного сумасшедшая — ты же знаешь. Сейчас… сейчас я схожу с ума по тебе. Я хочу тебя.

Я молчу.

— Так говорят только шлюхи, правда? А я и есть шлюха. Ну, как? У тебя не пропало желание? Ты меня еще хочешь?

— Я люблю тебя.

— Ах, прекрати! Я говорю не о любви. Я говорю о другом. Какое отношение это имеет к окаянной любви? — Она прищелкивает пальцами. — Любовь? Любовь — всего лишь слово! Мне нужна не любовь! Мне нужен ты! Мне нужно это ! Понял?

Я киваю.

— Я вообще не могу любить. Так что с любовью ничего не получится. Не может получиться. Нельзя, чтобы получилось. Нам надо быть очень осторожными. Чтобы он, не дай Бог, чего-нибудь не заметил. Иначе он вышвырнет нас с Эвелин на улицу. И нам придется вернуться туда, откуда мы пришли. А там отнюдь не мед… — Ее голос осекается, она опускает голову. Я глажу ее холодные руки. — Мы будем очень осторожными, да?

— Да.

— У него никогда не должно быть ни малейшего доказательства. Пусть это будет моя забота. Он никогда ни в чем нас не уличит. Я его знаю. Он производит впечатление супермена, правда?

— Да.

— Но у него есть свои слабости. Я знаю их. Он вовсе не супермен — поверь мне. Их вообще не бывает. Я жила жизнью шл… — прости! Но я знаю мужчин. Меня уже никто не проведет. Поэтому я и не люблю больше мужчин. Что вовсе не означает, что мужчины мне не нужны.

Значит, все-таки шлюха? Ну и что? Ну, а если?.. Мне-то, собственно, что?

— Тебе все ясно? — Она тоже немного перепила, и сейчас это заметно.

Сколько времени требуется маклеру, чтобы доложить о приобретениях? В самом ли деле Энрико протрезвел? А господин Лорд — он, что, совершенно трезв?

— Так тебе, значит, все ясно?

— Абсолютно.

Конечно же, у нас будет настоящая любовь! Конечно же, будет!

— Прими-ка лучше сама пилюльку.

— Да, ты прав.

Она лезет в кармашек платья, глотает таблетку и залпом выпивает свой бокал. Ее глаза начинают гореть.

— Мне должно быть стыдно, не так ли?

— Почему?

— На двенадцать лет старше тебя. И к тому же шлюха.

— Не произноси это слово.

— Ах, Боже ты мой, какой ты сердитый!

— Ты не шлюха!

— А кто же тогда? Как тогда называть такую, как я?

— Прекрати.

— Хорошо оставим это. Знаешь ли ты, я чувствую себя совсем молоденькой, когда ты со мной?

— Ты и так молодая женщина.

— Да? Женщина тридцати трех лет.

— Ну и?

— Не было бы никаких «ну и», если бы тебе не был двадцать один. Это безумие! Но я уже ничего не могу с этим поделать. Я хочу тебя. И только об этом и думаю. Знаешь, с каких пор?

— С каких?

— С тех пор как ты сказал мне в больнице: «Ты — это все, что у меня есть на этом свете, и все, во что я верю, и все, что я люблю». Этим ты свел меня с ума. Потому что еще ни один мужчина не говорил мне такого! — Ее лицо приближается ко мне, все ближе и ближе ее рот. Я уже чувствую ее дыхание, когда она говорит. — Завтра в три в башне?