Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Летом 1944 года западные союзники высадились в Нормандии. Одновременно началось крупное советское наступление. Восточный фронт уже нельзя было удержать. Разбитый германский вермахт отступал, кое-где оказывая сопротивление, а где и в неорганизованном, беспорядочном бегстве.

С каждым месяцем положение ухудшалось.

Верена все еще хорошо помнит:

— Красная Армия захватывала один город за другим. Русские продвигались, расходясь на север и на юг гигантскими клещами. Еще немного, и они должны были появиться у нас. Вечером 22 января 1945 года мой отец сделал то, чего никогда не делал. Вместе с матерью он слушал Би-би-си. Перед этим нас, детей, уложили спать. На следующий день отец исчез на машине с шофером.

В своем паническом, животном страхе перед надвигающимися танками Красной Армии он бросил на произвол судьбы жену, обоих детей, все свое имущество. Он даже не взял денег. Бежал практически без средств к существованию с маленьким чемоданчиком, закутавшись в тяжелую меховую шубу.

В середине того дня, когда Веренин отец удрал, оставив в беде свою семью, в город вошла голова бесконечного обоза с голодными полузамерзшими беженцами, которые плелись пешком или лежали на перегруженных подводах.

— Они идут! — кричали беженцы.

И еще:

— Хлеба!

Верена видела, как многие из них падали от истощения с телег.

Впервые в своей жизни Верена увидела мертвецов, лежащих на улице. Вечером сообщили, что советские танки уже в тридцати километрах от города.

Жители услышали эту весть наполовину со страхом, наполовину с облегчением. Гауляйтер уже не мог ее услышать. Еще несколько дней тому назад он «по секретному делу государственной важности» отправился в Австрию…

Веренина мать сказала:

— Будь что будет — остаемся! Тот, кто бежит, обречен. Поглядите на этих бедолаг на улице! Мы никому не причинили зла и остаемся там, где наш дом.

Только она произнесла последнее слово, как раздался выстрел, и оконное стекло со звоном разлетелось. Пуля вошла в стену в двух вершках от головы Верениной матери.

— Ложитесь! — крикнула мать.

Прозвучало еще несколько выстрелов.

Дверь с треском распахнулась.

В комнату ворвались старик мастер и несколько рабочих с ружьями в руках. Из окон они повели ответный огонь, после чего стрельба с улицы прекратилась.

— Это были иностранные рабочие, — сказал, с трудом переводя дыхание, мастер. — Они вырвались из своих лагерей и перебили охрану. Бегите, госпожа Вильфрид…

— Нет!

— Они убьют и вас! Они всех нас перебьют!

— Я никуда не поеду! — кричала мать. — Я здесь родилась! Я не была нацисткой! Мне нечего бояться русских!

В этот момент снова началась пальба, а сквозь разбитое окно в помещение влетел горящий факел. От него загорелся ковер и занавески. Комнату заполнил густой удушливый дым. Старый мастер потащил за собой мать, у которой вдруг безвольно повисли руки. Она шла за ним, бормоча бессмысленные слова.

Пару часов спустя Верена и ее брат ехали сквозь непроглядную тьму на телеге, в кузове которой, кроме них, было еще два-три чемодана. На козлах сидели старик мастер и мать. Под звук глухих орудийных раскатов они в бесконечной череде тысяч других телег двигались на запад. Оглядываясь, Верена видела горящее главное здание «Верхнесилезского деревоперерабатывающего общества». Верена все время оборачивалась назад, а мать сказала ей:

— Никогда не забывай, детка, то, что ты видишь сейчас.

— Да, мама.

— Люди, которые подожгли дом, не злые. Злыми были мы. Мы угнали их сюда с их родины и несколько лет заставляли работать на себя.

— Да, мама.

— Теперь они мстят за это. Мы начали эту войну. А не они! Поэтому мы и едем ночью, и мерзнем, поэтому мы и боимся. Нельзя нападать на другие народы. Нельзя начинать войну. Запомни это!

— Да, мама.

— И ты, Отто.

Сын молчал. Он спал.

— И русские солдаты идут к нам не по своей воле. Они пришли в Верхнюю Силезию из Монголии, Сибири и Кавказа вовсе не по желанию, а потому что мы напали на их страну. А когда на тебя нападают, надо защищаться.

— Заткнись, коммунистка, свинья поганая! — крикнула старуха, ковылявшая рядом с телегой, держась за нее рукой.

— Не стоит говорить такие вещи, госпожа Вильфрид, — сказал старый мастер. — Вы же знаете, какие есть люди.

Старик мастер был старым социал-демократом, он знавал мать Верены еще молодой красивой женщиной в те времена, когда она выходила замуж за Карла-Хайнца Вильфрида.

А сам Карл-Хайнц Вильфрид в эти ночные часы 23 января 1945 года находился уже в районе города Галле. На следующий день он направился на юг, в Баварию. Позже Верена узнала, что ее отец приобрел фальшивые документы, которые удостоверяли, что он Карл-Хайнц Вильфрид — врач, имеющий задание доставить в «альпийскую крепость» [119] В немецких Альпах Гитлер намеревался создать неприступный оборонительный район и держаться там до конца. ценные медикаменты. Вечером 25 января он добрался до Аугсбурга, сделал там короткую остановку, чтобы раздобыть бензин, и поздно вечером поехал дальше, в направлении Мюнхена.

Веренина мать умерла в сарае на окраине Кобурга. Уже в день бегства из родных мест у нее была температура. Она не сказала об этом и старалась, чтобы никто не заметил приступов колотившего ее озноба. Как только рассвело, прилетели самолеты, прошли на бреющем полете и расстреляли обоз. Умирали люди и животные. Многие, прежде чем умереть, часами кричали. Но не было никого, кто мог бы им помочь.

Снег был красен от крови. Оставшиеся в живых пешком потащились дальше. Взрослые несли детей. И все время самолеты на бреющем полете. Спасаясь от них, люди бросались в кюветы, в грязь, в лужи крови, на лед. Старый мастер, схватив Верену и Отто, лег сверху, прикрывая их. Мать Верены лежала рядом. Она сипела, задыхаясь. Только теперь все заметили, что она больна.

— Нам нужно двигаться дальше. В ближайший населенный пункт. Там должен быть врач. Там должно быть лекарство. Вам надо лечь в постель, госпожа Вильфрид, — сказал мастер, после того как налет закончился и люди, шатаясь, поплелись дальше.

В ближайшем населенном пункте не нашлось ни врача, ни постели. Жители закрыли перед беженцами окна и двери. Некоторые бросали из окон хлеб. Верене удалось поймать одну буханку. Какая-то женщина ударила ее в этот момент по лицу, и Верена выронила хлеб. Женщина стукнула Верену кулаком. Та зажала рукой кровоточащий нос и зажмурилась от рези в глазах. Открыв их, она увидела, как женщина удирает с хлебом.

И в следующем населенном пункте для них не нашлось ни врача, ни крова. Мать уже бредила. Она никого не узнавала. Мастер отдал одному крестьянину свои золотые часы и пять тысяч марок — все, что у него было. За это он получил маленькую убогую тележку и такую же убогую клячу. Но ехать они могли только ночами, потому что днем в небе постоянно были самолеты. Веренина мать бредила уже несколько дней.