Константин Кропоткин - Призвание: маленькое приключение Майки

— Тяжелое получилось, как слон, — вспоминала мама. — Килограммов десять, не меньше. Но Таисия Ивановна была женщина крупная. Старой закалки. В военное детство она и не такое таскала. Вынесла и моего бисерного слона.

Однажды Майка попробовала просветить маму:

— Знаешь, мама, а применение детского труда наказывается по закону.

Но та лишь головой покачала: не знаю — не знаю.

— Тебя эксплуатировали, ты разве не понимаешь? — настаивала Майка.

— Мне нравилось, — пожимала плечами мама.

«Никакого карьеризма, — мысленно сокрушалась Майка, — несовременный она человек».

Мама всегда работала сама по себе. Ее называли волшебницей, звали в разные ателье, но она отказывалась.

— Мам! Неужто ты никогда-никогда не хотела стать знаменитым французским кутюрье? — девочка не раз задавала этот полный коварства вопрос.

— А зачем? — всегда одинаково отвечала мама.

— Чтобы стать знаменитой, получать много денег, — увлеченно перечисляла Майка. — Чтобы твои платья носили самые красивые женщины на свете… А тебя бы по телевизору показывали!

— Да, я б со стыда сгорела. Нет уж, давай-ка я не буду знаменитой, всех денег все равно не заработать, да и не в них счастье…

В общем, в выборе призвания мама была не помощница.

Папу Майка и не думала спрашивать — ясное дело, по его плану девочка должна стать барышней, выйти замуж за капитана, а потом, через множество лет и тягот, сделаться генералом в юбке. Он не раз вслух об этом мечтал.

— Будет династия, — говорил он.

Папины планы Майке нравились не совсем. Быть женой генерала, конечно, хорошо, но еще лучше быть генеральшей и самостоятельно, без всяких посредников командовать войсками.

На вопросы взрослых о будущих планах каждый раз она отвечала по настроению. Веселее всего было говорить так:

— Я стану защитницей женщин машей арбатовой.

Мама соглашалась. Она понимала Майку. А папа возражал:

— Защищать женщин должны мужчины.

— От кого защищать? — подзуживала мама.

— От вас самих, — сурово говорил папа. — Вы, как прекрасный пол, нуждаетесь в нашей защите, в крепком мужском плече. Что бы вы без нас делали?

— Пропали бы совсем, — плаксиво подтягивала мама, а глаза у нее смеялись. Как всегда.

Тут, конечно, папа был полностью неправ. Майка, как будущая барышня, точно знала, что должна сама уметь постоять за себя, а права у ее точно такие же, как и у мальчиков. А будут еще больше, если она и правда станет красивой. Но мама упреждающе глядела на Майку, та кивала папе, делая вид, что совершенно с ним согласна. И все были счастливы.

— Голубушки вы мои, — обнимал папа своих родных и близких.

И тогда, прижимаясь к папе и маме, девочка думала: да ну, его это призвание. Разве плохо быть просто вместе? Видеть, как все счастливы, и не ломать себе голову.

Все-таки права мама: пусть призвание само Майку находит, если ему хочется.

Кто ищет, тот найдет.

— Ну-с, приступим?

В мастерскую мастера Леши влетел Никифор — встрёпанный и чем-то смущенный. «Взбучку получил», — подумала прозорливая девочка, одновременно решив, что блондинка в тюбетейке здесь ни при чем. Но тогда кто?

— За дело, корявка!

На возражения у Майки не осталось времени. Она мгновенно оказалась на лежанке. Никифор прикрепил ей ко лбу, запястьям и лодыжкам металлические кругляши.

Девочку собирались замерять. Неизвестно от чего и для чего, но Майка даже пикнуть не посмела.

Никифор встал у изголовья — так, чтобы Майка могла лишь ощущать его присутствие.

— Тебе удобно? — спросил он.

— Да, наверное.

И правда — кресло было будто специально для нее сделано. Она полулежала в нем, как на седьмом небе.

«Вот бы кровать себе такую», — принялась было воображать Майка, но огоньки перед ее глазами заискрились еще ярче и игривей. Они притягивали взгляд, вынуждая ни о чем не думать, а только внимать. Девочка попыталась понять, о чем они толкуют…

…и погрузилась в тарантас.

Внутренности у открытой повозки были розовые с неясным, расплывчатым рисунком. Невидимые скакуны несли возок по неведомым пригоркам, а Майка только диву давалась.

Мир, в котором она очутилась, был переливчато-подробным. Вот, кажется, где-то в далекой дали маячит темная точка, но стоит захотеть, как она сама собой укрупняется, оказываясь упитанным белым барашком невозможной четкости и полноты.

Тарантас мерно покачивался, а девочка могла играючи рассмотреть все, что находилось от нее на порядочном расстоянии.

— Ты видишь? — донесся до нее голос Никифора.

Глаза девочки послушно различили жемчужную пустыню, затем каменную гряду и наконец тот самый камень, подтолкнувший ее в нужном направлении. Его собратья были светлы, некоторые уже безлики, кто-то зиял в Майку пустотой, рассыпаясь на глазах, а он был еще полон собой, напоминая древнюю виноградину. Изумительный камень еще шевелил извилинами, неохотно расставаясь с жизненным соком — он еще жил.

— Нет, не туда, ближе, — направил Майку невидимый Никифор.

Девочка глянула. Среди яркой, живой зелени она различила крошечное белое пятнышко — самодельную корону на пупырчатой голове жабьей королевны.

Она была такой же улыбчивой, как и прежде, но цвет имела другой: шкурка королевны темнела на глазах, будто наряжаясь в особую шаль — затхлая бурая зелень расползалась во все концы рыхлого тельца. Болотную золушку душила настоящая жаба.

В следующий раз Майка обойдет болотце стороной.

Но вот где-то сбоку мелькнуло что-то яркое. Майка навела резкость.

— Галстух! Она видит галстух! — гналась за кем-то Лизочка, в этом Подробном мире похожая на рыжую лисицу.

Неподалеку гулял пропавший Сонька. Он собирал наливные яблочки, да и сам был похож на задорный, крепенький фрукт, который радует собой на весь мир. Вокруг него по кругу катались Толстый и Тонкий. Сидя один за другим, они выгуливались верхом на Меринокобыле, как в цирке… Все были счастливы: и Толстый с усами, и Тонкий без усов, и Кобыла в косичках, и Мерин с ежиком…

Тут Майка приметила одну странность. Путешествуя в тарантасе по Подробному миру, она легко узнавала лишь тех, кто был далеко от нее, а вблизи могла угадывать лишь смутные очертания. Девочка будто одела бабкины очки: дальнозоркость здесь сочеталась с близорукостью, создавая Подробному миру новый объем — он то показывал несказанную глубину, то был плоским, как картонка.

— Большое видится на расстоянии…

Говорить вроде бы начал Никифор, но закончила фразу женщина в просторном одеянии.

Она сидела рядом с Майкой на скамеечке тарантаса и разговаривала с ней, как с давней знакомой. Школьница была уверена, что знает ее, но, как ни силилась, не могла вспомнить ни имени, ни фамилии спутницы.