Константин Кропоткин - Призвание: маленькое приключение Майки

— Я жду вашего решения, — прошептал он, прежде чем закрыть за собой дверь.

— Динь-дон, — объявил колокол.

Сидя на ведре и глядя на совок, подвешенный на дверной крючок, девочка стала принимать судьбоносное решение.

Загружаться.

Если верить Никифору, то жизнь ее ожидала непростая. Майка должна нести свой дар, открывать таланты, радовать всех людей — даже тех, кто ей совсем лишний, зачем-то их восхищать, как будто у нее других дел нет.

Этот путь в общем-то был простым и ясным. Но было в нем что-то такое унылое и правильное, что Майке представилось на миг, будто детство ее уже отцвело и отлетело — отныне она навечно обречена приносить пользу, говорить нужные слова и выполнять Миссию.

— Тоска, — не сдержалась Майка.

Да, именно это и было главной трудностью. Бесспорно хорошие люди, какими их представляла себе Майка, все сплошь и рядом ужасно скучные. Они всегда чинные, расчисленные, не говорят, а вещают, не живут, а бытием занимаются. Вышагивают, величаво машут руками, а одежды у них простые и скромные — без всяких цветочков и рукавов фонариком.

Такой вот долг.

— Тоска зеленая, — вслух уточнила Майка.

А до чего ж здорово с криком вбежать в класс, бухнуть рюкзак на парту, показать язык Великановой, толкнуть Иманжигееву, Верке продудеть в ухо «бу-бу-бу», а иногда, если на душе царит уж совсем озорное настроение, то и Беренбойма за вихор дернуть — чего ему зазря на макушке торчать?

Неужели ей придется расстаться со всеми этими глупостями? Из глаз девочки едва не брызнули слезы.

— Динь-дон, — отозвался колокол, отзываясь на переживания.

Он отмечал половину загрузки.

Стараясь не заплакать от жалости к себе, Майка вспомнила мамин рецепт.

— Если стакан полупустым кажется, то ты подумай, что он полуполный и сразу станет легче, — часто приговаривала мама и в этом, наверное, заключался секрет ее легкого характера.

— Из любого свинства можно получить хотя бы маленький кусочек ветчины, — теперь в ее мысли забралась хитренькая Лизочка.

— Если доводить добродетель до крайности, то ее тут же начинают обступать пороки, — это говорила бабка.

— Ай, плачу-рыдаю, мечту исполнила и теперь не могу удержаться, — заквохтала мокрая кура. — Дай я тебя в лоб клюну, чтоб яснее стало.

— Не надо меня клевать, — попросила Майка. — Сама разберусь. И вообще, оставьте меня.

— Это ты оставь, — дружелюбно прогудел Извилистый камень. — Чтобы куда-то дойти, надо что-то покинуть.

— Поди ко мне, я тебя мочить стану, — квакнула жабья королевна.

Противная. Уж к ней-то она ни за что не пойдет.

«Динь-дон, — прозвенела голове Майки восхитительная мысль. — Чтобы знать куда идти, надо понять, куда тебе не хочется».

Девочке показалось, что даже сумрак посветлел.

Майка Яшина ни в коем случае не могла быть плохой, а значит, ей не оставалось ничего другого, как сделаться хорошей. «Тут и выбирать-то нечего», — с облегчением подумала она.

Первое, что Майка заметила, входя в кабинет директора, были щеки. Директор Пан стоял на ковре, а лицо его полыхало румянцем — ярче, чем красный галстук на шее и лысины в свете люстр.

— Я поняла, почему вы меня не спрашивали, — подойдя к нему, сказала Майка.

— Мы не спрашивали, потому что забыли о твоих человеческих правах. Ты права, а мы, — Никифор почесал лысину. — А мы исправимся. Когда-нибудь. Надеюсь, с твоей, Майя Яшина, помощью. Итак, я готов узнать твое решение и обещаю, что приму близко к сердцу любое.

Никифор смотрел на десятилетнюю школьницу так, словно от ее слова зависела его дальнейшая жизнь.

Девочка собрала в кулак всю выдержку, чтобы не потеряться в новой для себя роли.

— Вы не спрашивали, потому что у меня, в общем-то, нет выбора. Я согласна, — выдохнула Майка. Она хотела говорить твердо, но голос дрогнул. — Я принимаю ваше предложение.

Из невидимых щелей письменного стола вдруг полезла белая пена. За спиной девочки грохнула дверь — явившись без всякого приглашения, «Показуха» засияла радостными лицами, болтавшими поздравительные слова на разных языках. Из тарабарщины девочка выудила только: «Для нас высокая честь!», «Будем!», «Явление!»…

Волшебный экран показывал ликующих людей, воздушные шарики, рвущиеся в небо и плещущиеся на ветру разноцветные флаги.

«Показуха» обещала праздник.

Никифор махнул рукой, словно отгоняя пчелиный рой. Пена на столе вмиг растаяла, дверная половинка послушно вернулась на прежнее место.

Всё стихло.

— Молодец, корявка! — срывающимся голосом произнес Никифор. — Я рад, я так рад, у меня нет слов! — он вытащил из кармана платок и громко в него высморкался. И даже этот звук вышел парадно-торжественным. — Выбор есть всегда, корявка, — сказал он, отдышавшись. — Но выбор не всегда ясен. Легко выбирать между добром и злом, между белым и черным, между светом и тенью. А ты попробуй выбрать между серым и жемчужным, между глупым умником и умным дураком, между «почти» и «не совсем»…

— Разве тут есть из чего выбирать?

— Поначалу разница между черным и белым не больше серой песчинки. Но дороги расходятся. Одни выбирают одно, другие — другое, одним налево, другим — направо, кто-то идет высоко наверх, кто-то — глубоко вниз. А есть и те, кто выбирает уж совсем особый путь. Они следуют вниз по лестнице, ведущей вверх.

Никифор подал Майке руку.

пел Никифор, уводя девочку к новым открытиям.

И вновь послышались звуки горна: короткий и длинный, короткий и длинный. Девочка расслышала в них и печаль, и обещание:

— Ай-да, ай-да…

Детина-мальчик-Васенька на свой лад прощался с Майкой:

«Все будет хорошо», — убеждала себя школьница, но все равно волновалась.

Она предвидела.

На первом этаже «Детского мира» было пустынно. Никого. Будто самое нужное уже сделано и теперь все готовятся к чему-то интересному в другом месте.

— Подождите! А жужики? — Майка остановилась возле закрытого окошечка гардероба. — Вы отдать обещали!

— Зачем они тебе? — спросил Никифор. — Что им с тобой делать? Пусть побудут в Гохране. Хорошо, не дует нигде… — он вопросительно поглядел на Майку.

Она представила себе короб, в котором томятся Мойсла и Ратла. Яркие, пушистые сидят они там, в тесноте, темноте и может даже в обиде…

— Мы только подружились, — забормотала она, — а теперь, выходит, я должна бросить их на произвол судьбы, как последняя негодяйка? В коробке они не останутся. Я не разрешаю.

Последние слова получились у нее громкими — вырвавшись наружу, они даже воздух заставили вздрогнуть. Точнее, Майка сказать не могла, потому что в тот же миг гардеробное окошечко открылось и выплюнуло к ногам два предмета.