Андрей Школин - Прелести

— Ты с Санычем по телефону разговаривал? — полуобернулся метис.

— Ну да. Он и попросил здесь вас подождать.

— Он тебе перезвонит сам через тридцать минут, а пока попросил одну его просьбу выполнить.

— Куда он перезвонит?

— Сейчас покажем, — Марат опять обнажил зубы и передал запечатанный пакет с нанесённой сверху фамилией, причём фамилия была написана на французском. — Нужна твоя помощь. Сейчас мы подъедем к одному ресторану, тебя там никто не знает, сядешь спокойно за столик, закажешь чашечку кофе, а заодно покажешь официанту пакет. Ему в руки не давай. Он должен будет привести вот этого человека, — азиат протянул фотоснимок и продемонстрировал мне лицо лысого мужчины. — Передашь пакет ему, а сам можешь потихонечку уходить. Хорошо?

— А что в пакете? — не спешил я.

— Записка от Саныча. Он лично просил, чтобы ты его просьбу выполнил. Я мог бы сам, но… — Марат развёл руки в стороны. — Дело-то пустяковое.

Автомобиль между тем медленно продвигался по улицам Парижа, ежеминутно норовя увязнуть в какой-нибудь пробке. Я совершенно запутался в названиях бульваров и уже не ориентировался в пространстве.

— А скальп мне там не снимут, пока я кофе буду пить?

— Скальп? — опять обернулся ко мне Марат, и приветливая улыбка превратилась в хищный оскал. — Нет, скальп не снимут. Отравить отравят обязательно, поэтому слишком долго не рассиживайся, отдай пакет и выходи. А скальпы у них не принято снимать. Они люди цивилизованные. Сейчас, кстати, подъедем, я покажу телефонную будку и скажу время, когда тебе Саныч позвонит.

Ничего не ответил, и оставшуюся часть пути проехали без слов. Наконец БМВ замер, и метис указал на телефон-автомат:

— Ровно в тридцать пять минут первого Саныч тебе сюда позвонит. А ресторан вон он. Пройдёшь через подземный переход. Ну что, до встречи? Только отдай пакет в руки мужика этого, — он ещё раз продемонстрировал фото. — Официант будет просить, гони его на…

Сунул пакет под куртку и молча вышел на улицу. Автомобиль сразу же отъехал и вскоре скрылся из виду.

В ресторане был занят лишь один столик. Я уселся за первый попавшийся и принялся ждать.

Официант появился, словно джин, из воздуха и приветливо прочирикал что-то на французском. Помня о страшных угрозах отравления, заказал не много:

— Ан кофе, силь ву пле.

— Ан кофе? — переспросил тот.

Утвердительно кивнул головой.

Через пару минут «ан кофе» был готов. Официант принес дымящуюся чашечку, полоску выбитого на автомате счёта и собрался удалиться, когда я показал ему пакет.

— Чирик, чирик? — что-то спросил он, вчитываясь в надпись. — Чирик?

Я, разумеется, ничего не понял, положил пакет на стол и отпил кофе.

— Чирик, чирик? — продолжал упорствовать официант.

Не нашёл ничего лучшего, чем ткнуть пальцем в фамилию.

Он ушёл, а через минуту появился другой мужчина, тот самый лысый, с фотографии. Он тоже принялся чирикать, но я, не вслушиваясь, протянул пакет и проводил взглядом его приземистую фигуру.

Кофе был не вкусным. Коричневая гуща на дне опустевшей чашечки вылепила фигуру вполне угадываемого мужского органа. Наклонил чашку и наблюдал, как рисунок плавно переходит в нечто несуществующее. Кофейная гуща растекалась, растекалась, растекалась…

Крик раздался настолько неожиданно, что я уронил чашку на стол. Крик, а вслед за ним очень быстро произносимый монолог, похожий на ругательство.

Я вдруг подумал, что Марат ведь мог и ошибиться насчёт скальпов и цивилизованности, резко встал и, следя краем глаза за помещением, в котором скрылся лысый, быстро выскочил из ресторана. Свернул за угол, нырнул в подземелье метрополитена, но не поехал, а, перейдя на другую сторону площади, геройски спрятался за телефонной будкой.

Какой-то француз в светлом плаще, замечательно плавно размахивая руками, весьма некстати занимал телефон. Кроме того, молодая негритянка также ждала своей очереди. Я прижался к стеклу и недвусмысленно заглянул мужчине в левый глаз. Тот обратил внимание, перестал махать крыльями, настороженно посмотрел раз, другой и вскоре вышел. Негритянка хотела занять его место, но в это время раздался звонок.

— Пардон, — я вежливо отодвинул девушку в сторону и снял трубку. — Алло!

— Андрей? — раздался голос на том конце линии.

— Ну да.

— Чем занимаешься?

— Прячусь от хозяина ресторана, которому по твоей просьбе пакет передал.

— А-а… — голос засмеялся. — Это не я передал, это пацаны дуркуют. Ладно, ты мне нужен сегодня вечером. Не занят? Тогда запомни адрес. Подъезжай к шести. На месте всё объясню.

Ни хрена себе, «пацаны пошутили…»

Нас всех, прошедших отбор и одетых в новую, с иголочки, комбу и зелёные береты, повели знакомиться с музыкантами. Традиция. Перед отправкой в Кастельнадари у будущих суперменов проверяли слух. В смысле, музыкальный слух, или, на худой конец, присутствие чувства ритма.

Капрал-болгарин перед строем объявил, что тот, кто после учебки попадёт в муз-секцион, оставшиеся четыре с половиной года, предусмотренные контрактом, будет играть на флейте (он тут же изобразил как) и ещё… Дальше Здравков продемонстрировал недвусмысленный жест — покачал размеренно сжатой в кулак правой рукой в районе гениталий. То бишь, лафа полная.

Рэмбы презрительно скривили физиономии — как же, за этим сюда шли, нам бы вот с пулемётом в джунгли… Все знали, что музыкантов в легионе недолюбливают.

Самым «продвинутым» среди всех вояк, как ни странно, оказался Миха. По дороге в расположение духового оркестра, он, точно опытный джазмен, объяснил мне, чем отличается саксофон-бас от саксофона-альта и предложил без раздумий пополнить ряды «горнистов-дармоедов».

— Ты же, наоборот, в десантники хотел?

— Десантником я уже был… — равнодушно парировал Миха.

В муз-секционе франкофонов сразу облепили муз-франкофоны, англоговорящих — муз-англоговорящие, то же самое с испаноговорящими, китайцами и т. д. К русским подошёл чернющий негр с налепленной на грудь музыкальной фамилией Новиков.

— Ребята, если вы хотите иметь быстрое продвижение по карьерной лестнице, то здесь вам это удастся сделать лучше всего.

Самым поразительным было не то, что Новиков был чернокожим, а то, что он говорил абсолютно без акцента. Так, как будто и впрямь был Новиковым или Ивановым.

— Ты что, русский что ли? — удивился за всех нас Михаил.

— Нет, я из Люксембурга, — с московским аканьем произнёс легионер. — Так вот, сейчас на собеседовании, если кто-то умеет играть на музыкальных инструментах, может сказать об этом. После Кастеля точно попадёте к нам.

— А если я плохо играю?

— Ничего, — улыбнулся Новиков. — Здесь полсекциона ни слуха, ни чувства ритма не имеет. К нам без конкурса берут, мало желающих, все рвутся в дузем РЭП.