Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

— Дай, пожалуйста, прикурить!

Анна, закутанная в кофту и шарф, протягивает мне спичечный коробок. Испуганно вздрагивает, когда наши руки на мгновение соприкасаются. Коробок падает на пол. Из распахнутой печной дверцы веет холодом.

…Да, мы больше не те, какими были когда-то. Вокруг нас кружат обрывки воспоминаний, которые ничто уже не сможет связать воедино.

Порой у меня закрадывается подозрение, что никаких историй, которыми было отмечено наше детство, вовсе не существовало. Просто мы сами возвели в своем воображении эти конструкции прошлого, чтобы заполнить ими пустоты настоящего.

Взрослея и разъезжаясь в разные стороны, мы обещали друг другу постоянно давать о себе знать. Когда поезд, в котором я покидал родные места, тронулся, у меня заныло сердце — я готов был выпрыгнуть из вагона, чтобы остаться… Но жизнь есть жизнь. Хеннер вскоре женился, Анна и Герд начали жить вместе.

В сущности, я никогда не любил писать писем. Став студентами, мы время от времени еще обменивались открытками, да и то обычно во время каникул. Что касается Феликса, то он вообще бесследно исчез. Как это случилось, для меня до сих пор остается загадкой. От Карины приходили иногда новогодние открытки с напечатанными типографским шрифтом стандартными поздравлениями, потом и они прекратились. До нас дошли слухи о ее продвижении в высокие сферы.

Ну а с тех пор, как я начал преподавать в институте, я полностью утратил связь со всеми членами нашей компании. Честно признаться, при не столь гигантских размерах нашего государства умудриться потерять связь с друзьями не так-то просто. К тому же в последнее время годы, проведенные в усадьбе Фронхаг, как бы вновь приблизились, опять обрели значимость. Они для меня как источник питания, от которого я могу подзаряжать аккумулятор своей душевной энергии. Разве понять это Марге, выросшей в скучном однообразии детской!

И вдруг — это приглашение. Я не имел ни малейшего понятия, как складывалась все эти годы жизнь Герда. Насколько мне было известно, он работал где-то в газете и, в общем-то, процветал. Если бы мне сказали, как все обстояло на самом деле, кто знает, решился ли бы я на эту встречу.

Я знал, что Герд попал в серьезную переделку. Наша переписка прекратилась много лет назад, лишь время от времени мне попадалась в газете его фамилия.

Однажды вечером жена принесла мне конверт — она его уже распечатала. Это была одна из ее отвратительных привычек — полагать, что она имеет право читать все приходящие мне письма. Я и без того не собирался от нее ничего скрывать, но это абсолютное отсутствие внутреннего такта приводило меня в бешенство.

Под письмом стояла подпись Герда. Видимо, он сам бросил его в наш почтовый ящик, потому что на конверте не было ни марки, ни почтового штемпеля. Никогда не забуду охватившего меня странного чувства, с которым я торопливо пробегал глазами строчки. Как будто через дистанцию во многие годы мне навязывали воспоминания, которых я совсем не хотел. Воспоминания о той поре, когда для нас, казалось, не было ничего невозможного.

Герд писал, что очень хотел поговорить со мной, но что меня не было дома. Его уволили из газеты, читал я дальше, и ему грозит партийное разбирательство. Причиной было, по его словам, то, что он опубликовал интервью, не завизировав его у своего собеседника — врача, которому самовольно приписал высказывание о верности идеям социализма. Когда интервью уже появилось в газете, врач, оказывается, подал заявление на выезд в Австрию.

Конечно, писал Герд, как журналист я виноват в искажении высказываний врача. Но мне же пытаются приписать умышленный подлог! Что остается теперь делать? Другой профессии я не имею. А ведь если вылетишь из газеты, тебя больше не возьмет уже ни один редактор.

Держись-ка лучше в стороне, заявила, узнав обо всем, жена. Несчастья передаются, как зараза, а партийное разбирательство не шутка. Можно и самому запросто влипнуть в историю, хоть ты ни в чем не замешан.

Такой подход тоже был типичным для моей супруги. Держись в стороне! Как часто приходилось мне выслушивать от нее эту фразу во время нашей совместной жизни. Связывает ли меня с кем что-либо, обязаны ли мы чем-то друг другу — это ее совершенно не интересовало.

Разумеется, я не собирался держаться в стороне. В тот же вечер я написал Герду ответ. Что я возмущен несправедливостью по отношению к нему — если, конечно, все обстоит на самом деле именно так, как он утверждает. И что, по моему глубокому убеждению, должны найтись пути и средства, чтобы восстановить справедливость. Я писал, что сам, правда, в моем скромном положении среднеоплачиваемой ученой крысы, вряд ли могу быть чем-нибудь ему полезен. И что советую обратиться к Карине, которая занимает какое-то влиятельное положение, тем более что раньше между Гердом и ею…

Не знаю, пытался ли он разыскать Карину. Во всяком случае, на мое письмо он не ответил. Да и о делах Герда я больше ничего не слышал, к тому же мне хватало собственных забот — и на работе, и в связи с разводом… И вдруг я получил приглашение Герда. Тогда я впервые узнал, что он купил имение Фронхаг. В таком случае, подумал я, дела его не так уж плохи.

Он пришел в редакцию и увидел, что его стол опечатан. Зарплату, сказали ему, он будет пока получать как и раньше.

— Социализм!.. — бросил Герд в ответ.

Такого цинизма за ним раньше не замечали. Ему предложили работу в архиве или экспедиции, но он отверг все предложения.

Только не носись со своей обидой, как курица с яйцом, сказала я.

Писать я смогу и без должности, за гонорары, заявил Герд. Но он просчитался. Как раз тогда он готовил репортаж о восстановлении почв, подвергшихся эрозии. Все редакции, в которые он направил свой материал, прислали его обратно без каких-либо комментариев. Rien ne va plus! [15] Больше ничего не пойдет! (франц.) — выражение при игре в рулетку, означающее, что ставки сделаны и больше не принимаются.

Он никак не мог переварить это новое отношение к себе. Они же должны различать интересы дела и интересы личности, твердил он. Такого не может быть, по крайней мере у нас!

Переходный период, ответила я.

Герд с яростью захлопнул за собой дверь. Вернулся уже за полночь. Пьяный мертвецки.

— И это выход? — спросила я.

Его язык заплетался: переходный период!..

Утром, когда я вышел из дома, я увидел, что через двор идет он. Тот самый, кем я мечтал стать. Антипод моего Б. В. На нем был мой костюм, и он казался точной копией моего отражения в зеркале. И в то же время ничего общего со мной у него не было. Непостижимый и загадочный незнакомец удалялся. Твердым, уверенным шагом. Любой из моих знакомых принял бы его за меня. И хотя он ни разу не поднял глаз, меня буквально парализовал страх встретиться с его взглядом. Охваченный ужасом, я ждал только той минуты, когда за ним захлопнется калитка. Наконец я услышал стук ржавой щеколды. Его появление было всегда приурочено к раннему утру, вечером я никогда его не видел.