Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа

— Все это насилие, — сказал Док. — Мы же законопослушные граждане.

— Есть ли что-нибудь более американское, чем насилие? — Хейдьюк хотел получить ответ. — Насилие — это такое же американское блюдо, как итальянская пицца.

— Как китайская лапша, — сказала Бонни. — Мексиканское чили. Норвежские рогалики и лосось.

— Я не люблю возиться с динамитом, — говорит Смит. — Кто будет устанавливать заряд для силосов, пока ты будешь там валять дурака с этими драглайнами за девятнадцать миль к востоку оттуда.

— Я подготовлю заряд. Все, что вам с Доком нужно будет сделать — это положить его на ленту конвейера и поджечь запал. Абцуг будет караулить. Потом сразу в машину — и наутек. Когда заряд сработает, вы должны быть за две мили оттуда, по дороге сюда. Только убедитесь, что запал горит. — Хейдьюк глянул на них; огонь тихонько потрескивал. Снова сумерки.

— Джордж, — сказал наконец Док. — Вы такой энтузиаст. Вы меня пугаете.

Хейдьюк ухмыльнулся своей варварской улыбкой, принимая это за комплимент.

— Я и сам боюсь.

— Да, и, кроме того, ты не все продумал, — сказала Бонни. — Что ты скажешь, Лоуренс Аризонский, о том, когда –

— Зовите меня Рыжий Рудольф.

— … когда ходят поезда, Рудольф? Сколько человек в бригаде? А о них ты подумал? А если поезд доедет до моста прежде, чем мы осуществим остальную часть плана, что тогда? Вот тут наступает твой момент неожиданности.

— Я свое домашнее задание сделал. Груженые поезда отходят от железнодорожного узла Черная гора дважды в день — в 6.00 и 18.00. Из Пейджа они уходят порожняком в полдень и полночь. Таким образом, поезд проходит любую точку трассы каждые шесть часов. Мост через каньон Кайбито приблизительно посредине между конечными станциями. Груженые поезда проходят по нему где-то около 8.00 и 20.00

— Говори по-человечески.

— То-есть в восемь утра и восемь вечера. Мы засядем там около восьми вечера, пропустим груженый состав и посадим нашу мину. У нас будет шесть часов до того, как порожняк из Пейджа угодит на нее. Мы быстро рванем сюда, подготовим все и сразу начнем наш фейерверк около двух часов утра, как раз в то время, когда в каньоне взорвется порожняк. Три отдельных случая в трех разных местах; они решат, что это восстание индейцев. На самом деле –

— Мы во всем обвиним индейцев, — сказал Док. — Все очень любят индейцев теперь, когда мы их одомашнили. Вот мы и подкинем ключики кое-где. Тут — бутылку из-под Токая, там — книжку комиксов, или бутылку из-под бренди. И пошло. Йа-та-хей, Бюро по делам индейцев наследило на мосту. Средства массовой информации поднимут большой шум, и полдюжины индейских организаций кинутся заявлять о своей безупречной репутации и требовать доверия.

— Ты не ответил на все мои вопросы, — продолжала Бонни. — Что будет с бригадой поезда?

— Ага, — сказал он. — Вот как раз это понравится вам, пацифистам, больше всего. Эти поезда с углем — они автоматизированы. Никакой бригады. Состав никто не сопровождает.

— Вы в этом уверены? — спрашивает Док.

— Я читаю газеты.

— Вы прочли об этом в газете?

— Слушайте, вот уже год, как компания хвастает этими поездами. Компьютерное управление. Рука человека не касается контрольных приборов. Первый в мире автоматизированный поезд с углем.

— Даже наблюдателя нет?

Хейдьюк помедлил. — Может быть, на испытаниях он и был, — сказал он. — А сейчас — нет. Эти поезда курсируют уже с год без единого прокола. Пока мы не явились.

Пауза.

— Мне это не нравится, — сказал Смит.

— О, Господи, неужто опять начнем все сначала?

Тишина.

Какая-то птичка запела невдалеке, во мраке сосновой рощи: пу-ур-ви-ил… пу-ур-ви-ил… пу-ур-ви-ил…

— Знаете, чего мне хочется? — спросила Бонни. — Прямо сейчас? Рожок мороженого Баскин-Робинс с двойным карамельно-ореховым десертом.

— А знаете, чего я хочу? — спросил доктор Сарвис. — Я хочу …

— Да, да, мы знаем, — перебила Бонни.

— Верно. Ты угадала. С пластинками на зубах, склонившуюся над мороженым с французской ванилью. Или с дикой вишней.

Нет ничего более предсказуемого, чем старый распутник. И более узнаваемого. Вечно забывает застегнуть ширинку.

Значительная пауза.

Трое мужчин в темноте, под столом для пикников, украдкой коснулись своих брюк. Последовал звук одной застегиваемой молнии.

От ближайшей занятой площадки, до которой было три свободных, послышался четкий и ясный звук топора. И снова птичка: пу-ур-ви-ил…

— И еще одно, — говорит Бонни, — и это, дорогие мужчины, очень серьезно. Я вот о чем: во имя какого чертова Господа Бога будем мы взрывать железнодорожный мост вместе с составом угля, если нас там не будет, чтобы увидеть, как это произойдет? А? Ответьте-ка мне на это, вы, остроголовые лидеры, выдающиеся умы.

— Здорово излагает, — заметил доктор Сарвис.

— Док, — говорит Редкий Гость Смит, — мне бы хотелось знать — конфиденциально — что вы конкретно знаете об этом тут вот парне, о Хейдьюке?

— Не больше, чем вы.

— Он грубо разговаривает. Хочет взорвать к черту все, что ни увидит. Как вы думаете, может, он один из этих, — как вы их называете, — привыкаторов?

— Редкий, — говорит Док, минутку подумав, — мы можем верить Хейдьюку. Он честен. — Снова подумав, — он так разговаривает, потому что… ну, потому что он озлоблен. У него есть отклонения, но они в правильном направлении. Он нам нужен, Редкий».

— Какое-то время Смит обдумывал его слова. Потом, преодолевая неловкость, сказал:

— Док, я хотел бы сказать, что и вы меня вроде как удивляете тоже. Вы старше нас всех здесь и знаете вы черт знает насколько больше, и потом — вы же доктор. Доктора не поступают так, как вы.

Док Сарвис обернулся, чтобы ответить. Обернувшись, сказал: — Осторожно, не наступите на Cryptanta. Уж больно она колючая. Arizonica?

— Arizonica. — Они не спеша пошли дальше.

— Что касается вашего вопроса: под микроскопом видишь слишком много пораженной ткани. Все эти примитивные кровяные тельца размножаются, как чума. Тромбоциты поедаются. Молодые мужчины и женщины, как вот этот Хейдьюк здесь или Бонни, умирают от потери крови безо всяких ран. Все больше случаев острой лейкемии. Рака легких. Я полагаю, вся беда в неправильном питании, в шуме, в скоплении людей, в стрессах, в воде, в воздухе. Я вижу слишком много этого, Редкий. А будет еще гораздо хуже, если мы позволим им осуществлять их планы. Вот почему.

— Вот почему вы здесь?

— Именно.

Хейдьюк — к Абцуг: — Как насчет Смита?

— А что насчет Смита?

— Почему он всегда старается кинуть гаечный ключ в мои планы?

— Твои планы? Что ты имеешь в виду под « твоими планами », ты, невежда, свиная башка, эгоцентрик несчастный! Его планы! А как насчет нас, всех остальных?