Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

— Гап йу, урто — сказал земляк, что означало «нет проблем, товарищ мой».

Гурракалон обрадовался и заплатил земляку за никах наперёд. Поблагодарив своего земляка, он поехал домой.

На следующий утро он со своей невестой приехал на рынок и спустился в подвал, где должен был ждать их земляк. Тот оказался человеком слова. Он сидел в своем подвальном помещении, ожидая Гурракалона и его невесту. Они поздоровались и заняли места на топчане. Земляк произнёс молитву и обратился к Гурракалону с вопросом:

— Гурракалон Коптасомон оглы, Вы согласны взять в жены Ларисахон бинти Михаил? — спросил он.

— Да — сказал Гурракалон.

Затем земляк обратился с вопросом к Ларисе:

— Ларисахон бинти Михаил, Вы согласны стать женой Гурракалона Коптасомон оглы?

— Да — сказала Лариса, которая сидела рядом с Гурракалоном, накинув на голову большой белый платок, словно узбечка.

— Во имя Всевышнего Аллаха и по законам шариата я объявляю вас мужем и женой! Будьте счастливы! Любите и берегите друг друга, Аллаху акбар — сказал земляк, проведя ладонями по лицу. Потом он велел им пригубить воду в форфоровом посуде. Супруги выполнили просьбу муллы и на этом процесс завершился.

Гурракалон и Лариса поблагодарили земляка за добрую услугу, вышли из подвала и, довольные и счастливые, вернулись домой.

После этого они начали готовиться к свадьбе. Гурракалон разослал официальные приглашения своим знакомым и друзьям, с которыми он работал вместе. Не забыл пригласить и Захара Дмитриевича, который работал в котельной, принадлежавшей колледжу.

— О, поздравляю, Гурракалон! Будьте счастливы!.. А… изволь спросить, мой друг, какую свадьбу вы собираетесь сыграть?! То есть на свадьбе будет справедливость? — сказал Захар Дмитревич.

— Ну, коне-е-ечно, конечно. Как-то несправедливо без справедливости-то, Дмитрич — ответил Гурракалон, улыбаясь.

— Это дело надо обмыть. Давай, садись, я сейчас вытащу из-под котла полусправедливость, и мы вмажем по сто — сказал Захар Дмитриевич.

— Не — не, не надо, Дмитрич, не надо! Я должен ещё зайти к шефу и пригласить людей на свадьбу. Если Лариса узнает, что я выпил, то свадьбы не будет. Ты не обижайся, Митрич, я дал обещание Ларисе, что больше никогда в жизни не буду пить спиртное. Так что прости, братан — сказал Гурракалон. И, чтобы перевернуть беседу в другое русло, он продолжил:

— Я очень рад, что ты остался жив во время наводнения.

— Спасибо, друг. В тот день я находился здесь, то есть в своем рабочем кабинете и вдруг — о боже, ка-а-ак хлынет вода! Ну, прямо как в фильме «Титаник»! Я плыву как матрос, который выбрался из трюма гибнущего корабля, плыву, значит, а в одной руке у меня не выпитая бутылка справедливости. Еле выбрался в наружу и залез в дымоход котельной. Забрался высоко и радуюсь, ну, думаю, слава тебе Господи, теперь точно избавлюсь от анаконды, ну, значит, от жёнки своей. Представляю себе, как она тонет в водовороте и смеюсь, ухватившись одной рукой за дымоход а другой — глотая справедливость из горлышка бутылки, которую я открыл с помощью своих зуб. Но анаконды-то, оказывается, не тонут в воде. Наоборот, наводнение им только помогает. Короче, потихоньку уровень воды спал, и я вернулся домой. Гляжу — жёнка моя сидит дома, как ни в чем не бывало. Я грит, никуда не уходила, охраняла, грит дом от мародеров. Дура, говорю я ей, а что у нас есть такое, чтобы охранять?! Она, грит, а уголь в мешках, который лежат в чулане?! Если бы не было меня, мародеры увезли бы на моторной лодке весь запас угля! Вот, грит, наши богатые соседи лишились всех драгоценностей и твердой валюты, которые они копили всю жизнь. Мародеры, грит, украли у них всё. Вот видишь, говорю я ей, если бы у нас было богатство, мародеры ограбили бы нас. Поэтому я и не старался разбогатеть. Теперь ты поняла, какой я гений, дурная голова, говорю я ей…

Эх, ты, Гурракалон, каким хорошим человеком ты был. А теперь эвон какой. Непьющий. Жизнь без «справедливости» — разве жизнь?! — сказал Захар Дмитриевич.

— Да, ладно, Митрич, короче говоря, я пригласил вас с супругой на нашу с Ларисой свадьбу. Ты получил приглашение. Обязательно приходи вместе с женой! Всего хорошего. Я пошел — сказал Гурракалон и вышел из котельной.

— Спасибо, за приглашение, Гурракалон. Обязательно приду вместе со своей анакондой — сказал Захар Дмитриевич, провожая Гурракалона.

Гурракалон зашел в цех и встретил там Гюльахмеда. Бедный Гюльахмед за эти дни заметно похудел. Гурракалон не знал, как утешить его. Ведь он же безумно любил и любит Ларису. Несмотря на это, Гурракалон все же пригласил на свадьбу Гюлахмеда тоже. Он думал, что Гюльахмед не придёт, но он всё же пришел. Поздравил Гурракалона с Ларисой и пожелал им счастья. Когда ему предоставили слово, он спел грустную арию из любовной оперы «Шахсанам и Гариб». Он так самозабвенно и с таким чувством пел арию Гариба, что из глаз у его покатились слезы. Гости тоже заплакали от его трогательной песни. Потом предоставили слово Захару Дмитриевичу, которого трудно было узнать в темном пиджаке и в белой рубашке с галстуком. Причесанный, бритый, свежий как огурчик, сидел он со своей женой на почетном месте за столом. Он, с балалайкой в руках, и его жена вышли на середину комнаты и, подойдя к микрофону, пожелали Гурракалону и Ларисе долгую совместную жизнь, счастья и благополучия. Потом спели веселые частушки. После них тамада пригласил к микрафону странного человека: — Так, тише, уважаемые гости! Предоставляем слово талантливому поэту! Его зовут Камомат Карбалойи! — сказал тамада слегка ударяя граненым стаканом по бутылке вина и указывая на неполного, сутулого человека среднего роста с длинными непричесанными волосами с козьей бородой, в грязной футболке и в залатанных брюках. Брюки были ему коротковаты, и потому его грязные ноги виднелись из поношенных галош, в которые он был обут.

— Пусть он прочтет что-нибудь из Омара Хайяма! Только коротко… ну, из Рубаи, про вино! Давай, поэт, валяй! — сказал громко один из гостей. И поэт Камомат Карбалойи заговорил стихами:

Когда Камомат Карбалойи закончил читать стихотворение, гости от восторга замерли как осень. Потом кто-то из них вздохнул:

— Нда-а-а, не зря люди любят стихи Омара Хайяма! Хайям, оказывается, видел нас и наши дни сквозь века! — сказал он.