Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

— Повесить этого колдуна предсказателя! Палачи выполнили его приказ, вздёрнув на виселице ни в чем не повинного святого человека с белой бородой, которого уважал и любил угнетенный народ. Прошли дни и недели, и срок смерти злого правителя, о котором говорил казненный святой человек, приближался. Наконец, пришел тот роковой день, и злой правитель, чтобы не умереть от яда скорпиона, сел на коня и решил провести день в мелководье реки, чтобы предсказание святого человека не сбылось. Он сидел на своем коне, который стоял в воде. Тут незаметно из гривы коня выполз большой черный скорпион и ужалил руку злого правителя. Тот в ужасе тряхнул рукой, но сильный яд скорпиона проник в его тело, и пока он скакал на своём коне до целителя хакима, у него парализовались мышцы, и он упал с коня. Лежа на земле, злой правитель долго корчился и стонал от невыносимой боли и умер в страшных мучениях. Так что, дорогие мои, от судьбы и смерти не уйти. Даже если вы будете жить в этом мире тысячу лет, все равно жизнь покажется вам ничтожно короткой. Поэтому в своей жизни мы должны стараться успеть сделать как можно больше добра людям. Да благословит всевышний нашего односельчанина, Гурракалона ибн Коптасомона, амин!

На этом имам завершил свою речь и начал читать намази-джаназа. После джаназы односельчане, осторожно подняв тобут Гурракалона, уложили его в шкаф Далаказана.

Далаказан стоял в черном пиджаке с чересчур длинными рукавами и в клетчатой зимней рубашке с галстуком. Потом люди направились на кладбище. Впереди толпы шли Далаказан и Мекоил, держа в руках посох и громко плача.

— Акаммоооо, акаммо! Балик тутаман деб уз сотиб олган торига узи уралашиб улган акаммо! Сизни уз акамдай якши курар эдим, акаммо! Оч колганимда мендан хабар оладиган мехрибоним акаммооооо, акаммо! Музлаб колганимда мени масчидга олиб борган, алкашлардан шкафимни олиб берган акаммооооо акаммо! — плакал Далаказан, идя по дороге со шкафом-гробовозом на плечах. Его плач в переводе звучал примерно так: «О, мой брат, мой брааааат! Желая поймать рыбу, ты упал в реку и запутался в рыбацкой сети, которую сам приобрёл! Каким добрым человеком ты был! Приносил мне еду, когда я был голоден! Не ты ли принёс меня на руках в мечеть, когда я лежал в снегу замерший! Это ты, именно ты, выгнал из моего шкафа несчастных конченных и вонючих алкашей в клетчатых рубахах и в рваных куртках! Я любил тебя как своего родного брата! О, мой браа-аа-аат! Мой брат!»

Услышав его трогательный плач, люди, идущие за шкафом-гробовозом, дружно заревели. Мекоил тоже горько запричитал.

— Алвидо, дадажон! — сказал он, заливаясь слезами — уз отамдан хам мехрибон эдингиз! Бизни уз болангиздай тарбияладингиз! Бизларни бирон марта хам урмадингиз, хатто хакорат килмадингиз! Биз энди янги тугилган укам билан етим колдик! Бувим билан ойимни касалхонага олиб кетишди! Мени кечиринг, дада, сизни куткаролмай колдим! Балик овига бормасак хам булар экан! Кушма корхона очаман деб уриниб, кийналиб, максадингизга етолмадингиз! Дадаммооооо, дадаммо!

Я пишу эти строки и сам безмолвно плачу, с трудом разбирая слова, которые с дрожью звучат сквозь слезы. Они, словно утренняя роса на ветру, падают на клавиатуру компьютера, которую прислал мне по почте из России мой друг, одаренный поэт и переводчик Алик Вагапов. Несмотря на слезы, я пишу, и хочу перевести на русский язык плачь Мекоила тоже. Его слова в переводе звучат так:

— Прощай, папа! Ты был добрее, чем мой собственный отец! Ты нас воспитывал и любил как своих детей! Ты никогда не бил и даже не ругал нас! Теперь мы с моим маленьким братиком остались сиротами! Пап, ты прости меня за то, что я не смог спасти тебя! Маму с бабушкой увезли в больницу, отец! Эх, лучше бы мы не ходили на рыбалку! Ах, мой отец! Как он старался, как он бегал месяцами, желая открыть совместное предприятие, но не смог это сделать! О мой отее-е-ец, мой бедный отец!

Наконец, они пришли на кладбище, и подошли к вырытой могиле Гурракалона. В Узбекистане покойного хоронят не так, как в России или в Америке. Могилы тоже выглядят по-разному. Вырытая яма является крыльцом могилы. А сама могила находится в выемке, или нише, с правой стороны этой ямы и в эту нишу кладут покойного, завернутого в белый саван. Ниша с телом покойного замуровывается гувалой (гувала — это не жженый кирпич овальной формы). Потом яму заваливают грунтом.

Тело Гурракалона, завернутое в белый саван подняли и осторожно передали в руки гуркова (гурков — это могильшик), и он уложил покойного в могилу. Потом заложил проем овальными кирпичами и поднялся из ямы.

Имам начал читать молитву, а односельчане стали заваливать землёй крыльцо вечного дома Гурракалона, у которого нет ни двери, ни окон, не дымохода. Теперь они ему не понадобятся. Потому что теперь никто не будет заходить в его дом. Гурракалон больше не будет смотреть в окно, так как за окном никогда не будет сиять яркая луна летними ночами, не будут шуметь осенние дожди и падать красивый ночной снег, никогда. И так он будет лежать в темноте и в одиночестве до самого судного дня! Ах, как это страшно!

В день смерти Гурракалона Фарида пережила обширный инсульт, и эта болезнь приковала её к инвалидной коляске. В момент приступа лицо и рот Фариды начинали дергаться, у нее кружилась голова и шумело в ушах. Она с трудом говорила и не могла даже плакать. Когда она плакала её рот некрасиво искривлялся, и казалось, что она не плачет, а смеётся. У Фариды отнялись ноги, и она еле двигала руками. Кроме того, она не могла с лёгкостью двигать шеей. Гибель любимого человека было для неё неожиданным ударом молнии, которая сломала её и физически и духовно. Мир теперь стал для неё бескрайной пустыней. Лариса за ней ухаживала, а Светлана Николаевна занималась детьми. Дочь покойного заправщика Запарамина Садокат, сдержав свое слово, каждый день приходила и убирала по дому, готовила, одним словом, помогала как могла. Художница Фатила тоже два раза, иногда три раза в неделю, приходила в дом Фариды, чтобы посидеть рядом со своей подругой, побеседовать с ней, поглаживая ей руки. Они плакали вместе. Фатила знала по себе, настолько трудно и страшно потерять близкого сердцу человека. Она плакала и целовала Фариде руки, и старалась как-то успокоить Фариду, говоря, что этот мир является миром расставания. Человек рано или поздно теряет своих любимых людей и близких. Это, говорила она, — закон природы, и люди должны починяться ему. Покойные никогда больше не вернутся в этот мир, даже если их близкие будут плакать денно и нощно, пока у них не вытекут глаза. Самый лучший способ успокоить себя и покойных — это молится за них. Фарида согласилась со своей верной подругой, одобрительно кивая головой и глядя на неё сквозь слезы. Фатила в эти дни писала ответные письма Ильмураду от имени Фариды.