Диана Виньковецкая - Америка, Россия и Я

Таня закончила Гидрометинститут, потом работала в МГУ, где встретила чёрного человека — африканца, влюбилась, вышла за него замуж и, претерпев невероятное в связи со своим замужеством и отъездом за границу, оказалась в Хьюстоне. Хотя я тоже вышла за пределы, но до «многофазовых потоков жидкостей» я не дошла.

Глядя на те формулы, которые Таня писала, я благоговела, восхищаясь их длиной, красотой непонятности, необъятностью распространения.

Мои математические познания: интегралы — «собирать», а дифференциалы — «раскидывать», — мне сообщила моя подруга Скрипа, накануне сдачи экзамена по высшей математике, и с тех пор для меня математические формулы — чистая мистика!

Таня, будучи взаправдашним учёным, «боролась» за научное женское признание. «Слон» медленно–медленно поворачивался: когда нужно было что‑то сосчитать с давлением — кривилась глубоководная буровая скважина в Северном море, — послали Таню, хотя ни одна женская ножка никогда не вступала на океаническую глубоководную платформу. Буровики были потрясены: выйдя встречать корабль с прибывшим учёным и увидя, что это женщина, да ещё и красавица, и блондинка, всей тяжестью любопытства навалились на перила платформы и… выправили искривление.

Чувствуя себя в эксоновском кафетерии, как в гареме, окружённые евнухами, — редкий иностранец бросит взгляд, — мы убегали в другие свободные места на ланч, достигая иногда и Lohmans, — магазина одежды, где любили поживиться новыми платьями, кофтами. Таня не всегда поддавалась моим соблазнам, потому как ей нужно было поддерживать свой высокий учёный статус, — далеко и надолго она не могла убегать.

Мои побеги тоже резко сократились после того, вы не поверите, как из всех подмастерий, мастеров, докторов, учёных со степенями и без степеней, с патентами и без патентов выбрали меня для работы на только что полученном из Японии приборе квантиметре!

Спрашивается, почему?

Может, моя бессловесность была причиной столь высокого доверия? Или «собирательный интеграл» так приятно всех беспокоил? Или кто-то кому‑то вредил моим назначением? Или моя неземная любовь к грязи? Или? Прелесть неизвестного «или» останется навсегда в верхах эксоновского небоскрёба — за кулисами. «Вещь в себе».

На квантиметр!

На квантиметре — универсальном уникальном приборе, созданном на основе теории о морфологии образов французского математика Сёрра, я должна была определять точки фазового перехода протекаемости многофазовых жидкостей в породах по скорости прохождения световых лучей через тонкие срезы.

Сколько чёрного? Сколько белого распространено в пространстве?

Такого наимудрейшего прибора не видел никто, и не воображайте, их по всему миру один, два, три. Денег стоит таких, что немудрено, что его никто не видел. Сто пятьдесят японцев его устанавливали.

Весь мой незримый институт был тут как тут.

Громадная комната с чёрными занавесками, поглощающими свет, со стенами без окон, с одной дверью и высоким потолком, была заполнена этим прибором, сверкающим кнопками, линзами, лучами, — будто несколько гигантских электронных микроскопов разложены на полу и ползают!

Этот прибор фиксирует тончайшие проникновения лучей: лучи, направленные на чёрные дырки, имеют одну скорость пробегания, а на светлые пятна — другую — определяют насыщенность светом.

Свет и тень мелькают, бегают волнами, скачкаПми, импульсами, как живая абстрактная картина, залитая пёстрыми волнами. Вот тень заняла место света, и уже не разглядеть, где будет тень, где будет свет, от мимолётности мелькания, залившего всю комнату, всё здание, весь мир! Свет кружится, танцует, веселится!

Я измеряю кванты!

Мои знаменитые кванты–щипки, показываемые мною на экзамене по философии. Неужели они у меня в руках? Недостоверные, мерцающие, сдвигающиеся. Я измеряю степень прекрасного по степени приобщённости к свету.

Когда‑то, под воздействием веселящего газа, мне показалось, что весь мир состоит из точек, и вся жизнь будто бы соткана из того же материала, из которого сплетены сны, и будто бы есть «кванты сознания» — это бесконечно–ускоренное внутреннее созерцание, когда переживается всё ближайшее одновременно с отдалённым.

Ничего не буду говорить о неизмеряемом.

Работа о проникновении лучей велась для специального отдела Долгосрочных Исследований для 21–го века (Long Range Research), возглавляемого учёным и вицепрезидентом F. Levin'brn, в группе у которого работал «наш» физик–теоретик Лёня Перловский. Их отдел присматривал за работой на квантиметре для определения будущего человеческой науки.

Под руководством Лёни Перловского, и при участии всего моего института, я приступила к работе.

Я такого понаделала! Когда человек захочет и залюбит, то он может изучить всё — и логнормальные, и масштабно–инвариантные, и какие хочешь распределения. Любовь побеждает кванты.

У меня был уже новый кабинет с маленьким окошечком–щёлочкой в окружающий мир, с заглядывающей в него одной веточкой какого‑то вида кактуса. Как я уже говорила, в «Эксоне» всё время шло передвижение с места на место, переезды из комнаты в комнату, происходило восхождение. И я взошла на первую приступочку.

Больше года я наслаждалась проникновением квантов, развесив по стенам своего кабинета немыслимой красоты графики, кривые, гауссианы, фотографии. Как‑то вошёл мой параллельный под–начальник, глазами обвёл красоты моих распределений и, побледнев, беззвучно вышел из кабинета, как быстро выяснилось, к моей средней начальнице для совета — отстранить меня от квантиметра.

Как не положить препятствие этому стремлению идти впереди себя? Все ведь неохотно смотрят на то, как кто‑нибудь взбирается через их голову на высоту, на ступенечки. Всем хочется захватить рулевые посты — квантиметр!

С квантовой скоростью мне Лёня Перловский сообщил о происходящем: моя средняя начальница Кула, молодая, амбициозная девка, разговаривала в их отделе с F. Levin'brn и ласково советовала заменить меня другим человеком, пыталась всячески их убедить, что, может, кто-другой лучше сделает. Идёт соревнование. Стремление к восхождению. Зависть. Развитие. F. Levin спросил у Лёни Перловского, доволен ли он моей работой (не может же Лёне его работа не нравиться)?!

Я тут же — в кабинет к Куле:

— Что происходит? — спрашиваю я.

— Ничего. Всё хорошо, — отвечает она, улыбаясь.

— Вы чем‑то недовольны?

— Нет–нет, всё замечательно! — И опять улыбается.

— Как всё замечательно? — спросила я. — А почему вы ходили в Long Range Researsh и на меня жаловались?

— Нет–нет, я не жаловалась. Я только хотела узнать…

Я не отступала, не колебалась, не сомневалась, что моя работа самая лучшая, — я своих глубоких математических физических проникновений не стеснялась и обращалась за консультациями к самым что ни на есть блистательным учёным, и каждый из них оставлял руны своего ума на «моих квантах» — я была уверена в чистоте и элегантности даваемых мне советов, как никто.