Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

— Нет.

— Я… должна сказать тебе еще кое-что.

— Что?

— Он так разжалобил меня, этот Вальтер, что я… что я его еще раз поцеловала. Честно. Ты злишься?

— Нет.

— Это было лишь сочувствие, клянусь!

— Конечно.

— Я больше никогда не поцелую никого другого, пока мы будем вместе! Я принадлежу тебе, только тебе одному. Только мне надо немного подождать.

Рука холодная, как лед, сползает вниз по моей спине.

— Немного?

— Врачи говорят, что они никогда еще не сталкивались с таким быстрым выздоровлением. Один из них сказал, что, должно быть, у меня организм сильный, как у лошади. А другой старик, симпатичный, сказал: «Она влюблена!» И поэтому, мол, я так быстро выздоравливаю.

— Я понимаю. Когда… когда, ты думаешь, сможешь вновь встать?

— Через три недели. Самое большее через четыре. И потом, Оливер! И потом…

И потом?

Я не знаю, есть ли какое-нибудь отмщение тому, кто делает зло. За все ли надо платить?

Из-за чего допущено зло, что я натворил? Полным-полно. Но все же у меня есть противовес: мой отец. Моя мать. Тетя Лиззи. Господин Лео. Сожженный домик. А сейчас еще и Геральдина. Я нахожу, что на весах нарушилось равновесие. Когда?

С другой стороны, очень хорошо, когда нечто подобное ощущают в нужный момент. Потом в меньшей степени испытывают угрызения совести. У меня их было много, когда я пришел. Сейчас…

— Геральдина?

Она улыбается.

Это не имеет никакого смысла.

Один все время ранит другого, такова жизнь. По-другому не бывает. По-видимому. А кто-нибудь хотя бы раз сочувствовал мне?

— Я должен кое-что сказать тебе. Знаю, что сейчас для этого не самый подходящий момент, но я слишком долго ждал этого. Того, что случилось тогда в ущелье, хотела ты. Я сразу же сказал, что не люблю тебя. Я…

В такой ситуации женщины не владеют собой. Она прямо сидит в подушках, на коленях чашка с чаем, и говорит:

— Ты любишь другую.

— Да. И поэтому между нами должно быть все кончено. Когда ты вернешься в интернат, ничего не должно между нами происходить. Ничего!

Геральдина говорит абсолютно спокойно:

— Почему все должно закончиться? Я же знаю, что ты меня не любишь. Я же не исключаю других вообще! Что я, собственно, хочу от тебя? То, что мне нужно. Это тебе неприятно?

— Ты хочешь не только этого. Ты хочешь все. Мне действительно жаль, что именно сейчас я вынужден вести с тобой такой разговор. Но…

Она улыбается, и от этого мне становится жутко.

— И что, меня еще не совсем переклинило? Ты боишься, что я покончу жизнь самоубийством или окажусь в сумасшедшем доме? Нечего об этом беспокоиться, мой любимый! Я пережила то, что было в России, Германии, и равнодушие родителей! Я никогда не плачу, ты видишь? Не кричу. Не падаю перед тобой на колени!

— На самом деле, Геральдина…

— Подожди, я еще не все сказала. Сейчас о самом главном. Итак, великолепно, у тебя есть твоя любовь. Чума для меня. Особенная чума для меня, так как ты для меня… Но это к делу уже не относится. Ты больше не хочешь сделать меня счастливой.

— Я не могу, Геральдина!

— Хорошо. Ты больше не хочешь сделать меня счастливой. Я тебя тоже.

— Что это значит?

— А это значит, что, как только вернусь в интернат, я буду делать все, чтобы и ты был несчастлив.

— В чем это будет заключаться?

— Я разыщу эту другую. Как мне лучше сделать тебя несчастливым? Я сделаю несчастливой твою любимую. Если эта женщина замужем, я разрушу ее личную жизнь, рассказав все ее мужу. Если она не замужем, я сделаю так, что она уедет из этих мест. И ты тоже, дорогой Оливер. Несчастье, я принесу тебе много несчастья.

— Геральдина! Прислушайся к голосу разума! С самого начала я сказал, что не люблю тебя.

— Но ты спал со мной. Ты знаешь, что ты со мной сделал? И сейчас ты заявляешь мне, что никогда больше не прикоснешься ко мне! И это ты считаешь нормальным? Ты находишь это порядочным?

— Я не говорю, что это порядочно. Но поговорить с тобой откровенно все-таки кажется мне самым порядочным.

Она медленно допивает свой чай и отставляет чашку в сторону.

— Да, Оливер, это было самым порядочным. Сейчас я информирована. У меня есть три недели, чтобы подумать над тем, как мне быстрее всего найти ее — твою большую любовь.

— Ты никогда не найдешь ее.

Геральдина смеется.

— Через месяц я узнаю о ней все. И я начну мстить, мстить по-настоящему. Ей будет больно, очень больно. Если она любит тебя, она погибнет от этого.

— Она не любит меня.

— Ах, нет? Тогда происходит то же самое, что и у нас?

— Да, — вру я.

— Ты врешь. Я знаю тебя. Можешь идти.

— Геральдина…

— Не понял? Мне позвать фрау Беттнер, чтобы она выпроводила тебя?

— Я уже ухожу. Но…

— Больше ничего не хочу слышать. — Она произносит одно предложение по-русски. Но потом берет мою руку и улыбается. — Передай всем от меня большой привет, особенно Ганси.

Минуточку!

— Почему особенно Ганси?

— У него тоже ведь история с позвоночником, как и у меня, правда? Я должна особенно заботиться о нем, когда вернусь.

Что она знает? О чем догадывается? В чем подозревает? Что уже сказал ей этот маленький чертенок? Что написал? Знает ли она что-либо вообще?

— Геральдина, прошу тебя, не делай ничего!

— Я больше не слышу тебя.

— Если говоришь, что любишь меня, как ты можешь губить женщину, которую…

Секундой позже я осознаю, что сделал глупость. Женщина. Не незамужняя девушка. Это большая подсказка.

Я с ума сойду за этот вечер.

С распростертыми руками и растопыренными пальцами я подхожу к Геральдине.

— Фрау Беттнер! — дико кричит она и пытается отпрянуть от меня.

— Фрау Беттнер! — Мои пальцы обхватывают ее шею. — Фрау Бетт…

Дверь открыта.

Пожилая дама.

Я поворачиваюсь, после чего отпускаю руки.

— Не выведете ли вы господина, дорогая фрау Беттнер? В коридоре так темно.

— Если что-то не устраивает вас, можете убираться.

— Скоро вы освободитесь от меня, дорогая фрау Беттнер. Счастливого пути, Оливер. Передай привет также своей подруге. Скоро мы с ней познакомимся.

На улице я должен остановиться и прийти в себя, но не потому что я причинил себе боль, а потому что Геральдина так обидела меня.

Сейчас сильный снегопад. Под сиденьем в моей машине лежит бутылка коньяку. Делаю глоток. Затем еще один. После второго глотка мне следует преодолеть себя. Это страх. Делая второй глоток, я подумал о Верене. Послезавтра она возвращается. Итак, Геральдина и Лео против нас. И если еще хоть один только раз маленький Ганси рассвирепеет по отношению ко мне или скажет Геральдине хотя бы одно слово… Единственное слово: Лорд. Еще глоток.

Что я могу сделать? У меня нет денег. Я весь в долгах. Мать скоро попадет в сумасшедший дом. Ожидать чего-либо от отца нет никакого смысла. Школу закончу только через год. Я не в состоянии прокормить Верену и Эвелин. Если Геральдина разоблачит нас, то почтенный господин Лорд вновь ввергнет Верену в нищету, из которой она выбралась.