Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

Затыкаю горлышко бутылки пробкой и кладу бутылку обратно под сиденье, так и не выпив.

— Что ты говоришь?

— Сгорел. Подчистую сгорел.

— Но… но… как это могло случиться?

Голос Верены звучит протяжно. Утром пятнадцатого января она вернулась из Санкт-Морица. Сейчас часы на церкви во Фридхайме бьют три часа пополудни, и мы говорим друг с другом.

— Якобы взломщики. Поджог. Не следует появляться там, нас не должны видеть.

— Почему?

Я решил ничего не говорить ей про Лео.

— Там теперь везде полиция. Нам нельзя светиться.

— Лишь… один раз увидеть все… Теперь у нас больше нет своего дома, нет никакого места в мире…

— Уже есть. Я кое-что нашел.

— Что?

— Маленькая гостиница. — Называю адрес. — Не плачь, любимая. Мы больше не можем встречаться на улице. Понимаешь?

— Да-а… Но… Мы были там так счастливы, Оливер.

— Мы будем счастливы вновь.

— Где?

— Когда я тебя увижу?

— Сегодня вечером.

— Что?

— За ужином. Мой муж приглашает тебя. Мне немного страшно от того, что он так спешит увидеть тебя.

Мне нет.

— «Il Principe»! Господину Лорду нужна книга моего отца.

— В семь тридцать вечера, да?

— Да.

— О боже, наш домик…

— Сейчас в нашем распоряжении гостиница.

— Но это не наш дом. Она никогда не будет нашим домом.

— Это лучше, чем совсем ничего, — говорю я.

На этот раз вечер опять очень хорош: смокинги, вечерние платья и господин Лео, обслуживающий гостей в белых перчатках. Он избегает смотреть на меня. Манфред в прекраснейшем расположении духа: загоревший, отдохнувший, оптимистично настроенный. Макиавелли я отдал ему сразу же, как только пришел. Он обрадовался.

— Какое внимание со стороны вашего отца!

Да, не правда ли, господин Лорд? И когда вы останетесь один, господин Лорд, вы будете искать и расшифровывать проколотые буквы. Я не могу их расшифровать: не знаю кода. Но я сфотографировал проколотые буквы, господин Лорд. Только поможет ли это хоть как-то… против такого типа, как вы, господин Лорд? Я очень удручен в этот вечер. И буду подавлен еще больше.

Эвелин заболела в Санкт-Морице, у нее что-то с бронхами, и она должна лежать в кровати. Я снова принес ей марципан, и Манфред Лорд благосклонно приглашает меня подняться на второй этаж, пройти в детскую комнату, чтобы я лично смог передать подарок. Он в это время готовит спиртные напитки. Верена сопровождает меня.

Девчушка гневно смотрит на меня воспаленными от температуры глазами и, как только я вхожу, поворачивается ко мне спиной, прижимает игрушечного мишку к груди и лежит, уставившись в стену.

— Добрый вечер, Эвелин.

Молчание.

— Мне так жаль, что ты болеешь. Я опять принес марципан.

— Не хочу никакого марципана!

— Эвелин! — говорит Верена.

— Я не хочу твоего марципана! Забери его с собой! Съешь сам! Мне вообще больше от тебя ничего не нужно! Я больше не хочу тебя видеть! Вот поэтому я и смотрю на стену!

— Почему?

Девочка шепчет:

— Ты сам сказал, что будешь помогать мне и мамочке, и ничего не сделал!

— Я же тебе объяснял, что все будет очень сложно и будет продолжаться долго.

— Насколько долго? Мамочка сама сказала… Идите прочь, дядя Мансфельд! Идите! И больше не приходите никогда!

— Что я должен сделать? — Пытаюсь погладить Эвелин по волосам, но она отстраняется. Верена качает головой. Мы уходим из комнаты. В коридоре я шепчу: — Ты ей что-нибудь сказала?

— Да, к сожалению. В тот вечер, когда телефонная связь была такой плохой.

— Я надоел тебе? Я бездарь? Может быть, нам прекратить наши отношения?

В следующий момент она заключила меня в объятия и страстно поцеловала. Я пытаюсь освободиться силой.

— Нет… Безумная… Твой муж…

— Когда мы встретимся в этой гостинице?

— Завтра в три.

— Я приду!

— Не злись на меня за то, что я разочаровал тебя и Эвелин.

— Меня ты не разочаровал.

— Это не так. Я слишком молод, я знаю, но я что-нибудь сделаю! Я еще не знаю что! Но я что-то предприму. Я справлюсь! Будь со мной, Верена, пожалуйста, будь со мной…

— Я остаюсь с тобой.

— Ты еще не оставалась верной ни одному мужчине.

— Но с тобой, любимый, с тобой… Завтра в три…

Коридор, ведущий к лестнице на первый этаж, довольно сумрачный. Неожиданно он ярко освещается. Мы отрываемся друг от друга и смотрим вниз, в большой зал. Там стоит Манфред Лорд с серебряным шейкером в руке и чарующим голосом говорит:

— Можно ли мне просить вас? Спиртное готово!

— Мы идем, — говорит Верена. Она спускается по широкой половице.

— Я услышал голоса, — говорит господин Лорд. — Было так темно на лестнице. Тогда я включил свет… Что с вами, однако, Оливер! Вы такой бледный. Не правда ли, Верена?

Слуга идет через зал, в руке у него поднос.

— Вы так не находите, Лео?

— Пардон, пожалуйста, уважаемый господин?

— Что господин Мансфельд выглядит очень бледным.

— Да, он кажется мне бледноватым.

Ах ты, пес паршивый!

— В таком случае ничего не могу предложить, кроме возвращения к камину и приличного глотка спиртного. Погода ужасная. Надеюсь, вы не получите катар, мой дорогой? — говорит почтенный Манфред Лорд.

И идет в салон.

Гостиница находится в Остпарке.

Чистый, приятный дом. Вежливый портье. Никто никогда не спрашивает фамилии. Комната на втором этаже. Блеклые красные шелковые обои, красный ковер, красный плюшевый абажур на лампе и широкая старая кровать, стоящая рядом с зеркалом. Зеркало очень большое. Можно прямо с кровати при помощи шнура поворачивать его и видеть все так, как пожелаешь. Над кроватью висит олеография «Хоровод эльфов». Все достаточно старомодно. Но между тем я думаю, что это одна из самых милых гостиниц подобного типа в городе. Я на самом деле приложил много усилий, побывал во многих гостиницах с почасовой оплатой, прежде чем выбрал эту. Однако все идет вкривь и вкось.

Я приехал раньше Верены.

Она взяла такси, из которого вышла далеко в начале улицы. На ней очень простое пальто, никаких украшений, на голове платок, она в черных очках.

Портье улыбается немного больше положенного, здороваясь с нами, но он был так же чрезмерно улыбчив и в первый раз, когда я появился здесь один и дал ему двадцать марок. Может быть, улыбается он чересчур приветливо потому, что этого требует его профессия. Он дает нам ключ от комнаты. Нам надо подняться вверх по лестнице, лифта здесь нет. Когда мы миновали портье, он кричит — пожалуй, громче, чем нужно, — вдогонку: «Если господам потребуется больше полотенец, нажмите на кнопку звонка. Горничная все принесет».

Эти слова действуют как нокаут. Я вижу, как Верена вздрагивает и сжимается. Крылья ее носа подергиваются, она спотыкается и не произносит ни слова, пока мы не оказываемся в комнате. Потом она говорит: