Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

— А что в них?

— Я не знаю, сэр. Конверты запечатаны. Но я сплю в его комнате, и, когда вы вызвали меня, я взял их с собой.

Гарденберг встал и прижал к себе мальчика.

— Я благодарю тебя. Ты можешь идти. Там вьюга. Дойдешь один или послать с тобой человека?

— Дойду один, сэр.

— Спасибо, Рашид.

— Я сказал все, что мог, сэр. Так скверно на душе, что Оливера нет, правда?

— Да, — сказал Гарденберг, — очень скверно.

Он посмотрел малышу вслед. Тот с достоинством дошел до двери, повернулся в дверях, еще раз поклонился и вдруг заплакал. Плача, он выбежал из комнаты.

Гарденберг прикурил трубку и открыл оба конверта. Из одного выпали осколки пластинки, из другой Гарденберг достал целую пластинку. На целой пластинке он прочитал:

II nostro concerto

Umberto Bindi con Enzo Ceraglio e la sua orchestra e el vocal comet.

Затем комиссар сложил осколки разбитой пластинки и прочитал название. Оно гласило:

Love is just a word

from the original sound track of «Aimez-vous Brahms?»

Медицинский эксперт, доктор Фридрих Петер, за свою жизнь обследовал так много трупов, что даже приблизительно не мог назвать их количество.

В подвале гостиницы «Амбассадор» ему было предоставлено помещение для работы.

Оливер Мансфельд, голый, лежал на столе, накрытом белой простыней. Гарденберг вошел в подвал.

— Его убили?

— Нет.

— Что тогда?

— Самоубийство.

— А раны…

— Видите ли, господин комиссар, такие случаи нам не нравятся, но я вынужден вам сказать. Он покончил с собой.

— Почему вы так думаете?

— Написано много толстых учебников об истинных и инсценированных самоубийствах. Тот, кто нанес этому юноше раны, — я, конечно, не знаю, кто это, это ваша задача в этом разобраться, — нанес их тупым твердым предметом. И наносивший раны не предпринимал никаких попыток инсценировать самоубийство. Вот, обратите внимание.

Доктор склонился над трупом.

— Видите на шее признаки повешения?

— Да.

— А теперь обратите внимание на ранения здесь, здесь и здесь. Частицы крови из автомобиля, которые вы обнаружили, идентичны с кровью на трупе. Есть один особый метод, позволяющий установить, когда и каким образом произошла эта потеря крови. Мы нашли кровь в башне, на ступеньках башни и в автомобиле. Внутри автомобиля слишком тесно, поэтому в машине не могло быть никакой драки.

— А если покойный сам нанес себе эти раны?

— Это исключено. Позвольте, я продолжу. На покойного, по моему твердому убеждению, в башне напали и нанесли ранения. И он с трудом добрался до машины. Смерть наступила не позднее чем вечером в воскресенье. В это время снег еще не шел. Но ваши люди нашли кровь под снегом.

— Да, верно. А зачем он возвращался в машину?

— Понятия не имею. Может, хотел убежать, спрятаться. Кто может сейчас сказать? Это не в моей компетенции. Когда началась вьюга, раненый вновь поплелся в башню.

— На основании чего вы делаете такой вывод?

— Его одежда и обувь были в снегу, когда мы его нашли.

— В башню могло нанести снега.

— На подошвах у него тоже был снег, господин комиссар! И на подошвах я также нашел кровь, но это не самое важное. Посмотрите на эту синюю полосу на шее, она осталась от веревки и, несомненно, образовалась не менее чем два часа спустя после ранений. А раны он получил еще будучи живым. В этом я уверен.

— Но они не помешали ему дойти до автомобиля и затем вновь вернуться в башню? Но, возможно, кто-то другой испачкал автомобиль кровью? Молодой человек не мог сам сесть в машину?

— Мог. Кровь, которую мы обнаружили, сочилась и капала. Далее, — сказал доктор Петер, — мы различаем типичное и атипичное повешение. Самоубийцы вешаются…

— Типично?

— Как раз наоборот! Они вешаются атипично.

— Как это понимать?

— Если я буду вас вешать, господин комиссар, то узел веревки будет находиться на середине макушки, что приводит к быстрому перелому шейных позвонков, и если бы я вас вешал, господин комиссар, то крови на веревке не было бы, даже если я вас перед этим бил.

— Кровь на веревке была?

— Да, кровь покойного, и на балке тоже была кровь. Я думаю, между молодым человеком и кем-то еще произошла борьба, в результате чего и появились ранения. Но ранения были не настолько тяжелыми, чтобы помешать ему повеситься. Исследования содержимого желудка показали, что молодой человек не находился в состоянии алкогольного либо наркотического опьянения, что могло бы привести к подавлению его воли. По-моему, в данном случае нельзя говорить об убийстве, которое кто-то хотел бы представить как самоубийство. Поэтому я хочу сказать: исключено, чтобы ранения были нанесены после смерти. Об этом свидетельствует исследование микроскопических частиц тела потерпевшего. О чем я уже докладывал.

— Значит, его били…

— Но не так сильно, чтобы он потерял способность передвигаться!

— …Но не так сильно, чтобы он потерял способность двигаться. Он дошел до автомобиля, некоторое время сидел там…

— Верно.

— С трудом вернулся обратно в башню и повесился. А зачем?

— Это, — сказал доктор Петер, — ваша проблема, господин комиссар. Я попросил, чтобы сюда прислали профессора Мокри из Франкфуртского университета. Он должен подтвердить мои выводы. С минуты на минуту он будет здесь. Это было не убийство, поверьте мне. Что это у вас?

— Два конверта, ничего особенного. Не могли бы вы сделать мне одолжение? Если вы с профессором Мокри придете к единым выводам, тогда труп больше не нужен. Положите его в гроб и положите, пожалуйста, эти конверты туда же.

— Как скажете, — сказал доктор Петер.

Гарденберг посмотрел на труп.

— Я знал его еще ребенком. Если это самоубийство, зачем он это сделал?

— Это уже второй вопрос, — сказал доктор Петер.

Гарденберг вышел из подвала. В холле гостиницы он увидел толстого издателя. Лазарус махнул рукой. Гарденберг подошел к нему.

— Я полагаю, вы намерены сейчас пойти к себе в комнату и заняться рукописью?

— Да, собираюсь.

— Я думаю, что завтра к вечеру мы получим полную ясность во всех вопросах. Скажите, господин комиссар, карманы убитого вы уже обыскали?

— Конечно.

— И что нашли?

— Да ничего особенного.

— Там не было, случайно, маслины?

— А зачем это вам?

— Если вы читали рукопись, тогда, вероятно, поймете мой вопрос. Так была у него в кармане маслина?

— Да, очень старая, засохшая.

— Где она?

— В моей комнате.

Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус шепотом добавил:

— Если она вам больше не нужна, маслина, господин комиссар, не могли бы вы мне ее отдать?

— Зачем?

— Просто так, — ответил неуклюжий толстяк, краснея. — Просто так.

Десятого января 1962 года около десяти часов утра недалеко от Фридхайма двое мужчин шли через лес в гору, с трудом ступая в глубоком, по колено, снегу. Дороги за интернатом не были очищены от снега, и ехать на санях не представлялось возможным. Единственную возможность добраться до цели оба, комиссар Гарденберг и издатель Лазарус, видели лишь в чрезвычайно утомительной ходьбе.