Светлана Викарий - Вот моя деревня

— А где сарай? — спросила Виктория.

— А сарай нынешние жители на дрова сожгли. — Неохотно ответствовала хозяйка, невольно дав нелицеприятную характеристику жителям. — Хороший был сарай. Родители еще строили из шпал. У нас тут у многих из шпал. Надежно.

На пороге появилась Надежда. Вежливо поздоровалась. Пригласила в дом. В кухне у печки стоял Вовушка в привычном окружении Барсика и Митьки.

Дом не произвел на Викторию особого впечатления, хотя она быстро прикинула, как бы она все себе тут устроила. И просторно, целая усадьба. Ей даже понравились гигантские ветлы позади. Под ними можно сделать летний шатер-беседку, а рядом вырыть пруд, запустить лилии и кувшинки. А лягушки сами, без спроса поселятся.

Они вышли во двор, и Виктория увидела над соседским забором конячью голову соседки. На этой сонно помаргивающей ряхе было такое выражение, будто она хочет что-то сообщить гостье, и это что-то вот-вот слетит с ее бесконтрольных уст. Но Людмила быстро кивнула ей, бросила взгляд такой угрожающей силы, что Халемындра осеклась.

— Соседи? — Виктории хотелось услышать распространенный ответ. Но Людмила ограничилась несколькими словами.

— Нормальные. Работящие. Улья держат. И козу.

Она проводила гостью на остановку и посадила в маленький, громыхающий на ухабах автобус, возвращающийся из соседнего Покровского.

— Автобусы у нас четыре раза в день. Очень удобно.

— Я подумаю насчет дома. — Так же коротко ответила Виктория. — Телефонами мы обменялись.

Автобус побежал своим привычным путем мимо полей, засеянных рапсом, в город. А Надежда, вышедшая к калитке, вздохнула с облегчением. Кажется, первый шаг к родному дому она сделала.

Виктория была занята поисками дома уже полгода. Она объездила три района области — Озерский, славившийся своими ландшафтами и хорошей экологией, и прилегающие к нему Гусевский и Черняховский. Все они находились в отдаленье от Калининграда, по местным представлениям, далековато. Но жилье здесь было намного дешевле, чем в ближних к городу. Там бы она просто не потянула — домик и квартиру. А квартира ей нужна была для сына, как фундамент будущего. С нее бы хватило и домика в деревне.

Все что она видела, приводило ее в ужас — убогие поселки, с единственным магазином, с запущенными домами, покосившимися, готовыми обрушиться на голову нищего хозяина сараями, прогнившие штакетники, унылые огороды. Редкие люди бродили по улицам убогих поселков, как сомнамбулы, как куры с подрезанными крыльями, которых ни сегодня завтра заберут на заклание.

И всюду русская бесхозяйственность и нерадивость … Нигде и намека на зачатие новой достойной жизни. Холодный закон энтропии — разруха во всей своей мощи. Низменность. Низхождение долу. Какое же горькое лекарство нужно применить здесь, чтобы сознание человеков проснулось, и заболела душа при виде собственного умирания?

Но ведь есть где-то и нормальные селения! Она упрямо искала. Калужское показалось ей вполне приемлемым поселком.

Подруги понимали ее желание удалиться в деревенскую глушь, как эмоциональный порыв, каприз. Все они были помладше ее, имели свой небольшой бизнес и взращенные западным регионом амбиции. А некоторые и мужей, вполне приспособленных к семейной жизни. Кто-то из них погуливал, кто-то выпивал, мало кто зарабатывал большие деньги, но семью ценили и, покуролесив, возвращались в ее теплое лоно.

Когда-то, почти двадцать лет назад, когда началось это великое кочевье из Казахстана в завидный западный регион, они стали очень близки и не мыслили прожить друг без друга полдня. Обмен молодыми энергиями тоже имел значение. Но главное — общая задача — переселение в вожделенную Россию. Страна народившейся демократии и всевозможных свобод, немыслимых перспектив объединяла их, диктовала ближние и дальние цели. Они верили, что решение покинуть Казахстан, было правильным и здесь, в великой и могучей России, их ждет достойная жизнь. Все они были молоды, красивы, без меры одарены талантами и готовы работать не покладая рук. И работали, ошибаясь и делая успехи, приспосабливаясь и удовлетворяясь достигнутым. Жили они весело, искренне переживая друг за друга и помогая от всей души каждому проходить свои испытания.

А испытания оказались нешуточными.

Вику привезли в больницу подруги. Сутки она лежала в полузабытьи в своей спальне, потеряв счет времени. Она слышала телефонные звонки, длинные, междугородние — звонила мама. Но протянуть руку к трубке не могла — кто-то отнял все ее силы.

Но в перерывах между приступами боли она задавала себе вопросы: Как там они с Санькой? Мама беспокоится, у нее поднялось давление. Не болеет ли Санька? Что же со мной произошло? Я умерла?.. Вчера еще она танцевала с кем-то из мужчин на какой-то презентации, пила шампанское. Вернувшись домой, она упала в кровать и под утро проснулась от выровачивающей нутро боли. Подтянула ноги к груди и потеряла сознание. Сколько времени прошло, она не знала.

Подруги тоже звонили ей, но решив, что день этот выходной, и наверняка она вернулась с вечеринки с мужчиной — оставили ее в покое. Но утром в понедельник, когда она не появилась на работе, они помчались к ней, открыли дверь контрольным ключом — какое счастье! — и ужаснулись ее изможденному всего лишь за сутки состоянию.

Ее оперировали экстренно, по перитониту. Вика смутно помнила молоденького анестезиолога. Его тонкие с заусенцами пальцы. И глаза под маской, теплые, встревоженные. Потом появилась хирург. Ее лицо расплылось в глазах Вики, как будто над маской потекли голубые глаза женщины. Плачет?.. Вика потеряла сознание. Заканчивались вторые сутки, жизнь уходила из нее вслед стремительно падающему за горизонт солнцу, и врачи торопились сделать свою обычную работу — спасти очередную несчастную.

Подруги стояли в коридоре, иногда они выбегали на улицу покурить. Им даже говорить не хотелось — так было муторно. И как это случилось с их подругой? Был день солнечного затмения. Они знали, что по затмению оперировать нельзя. Но ее оперировали, и они не могли уйти до тех пор, пока не закончится операция и врачи не заверят, что она прошла благополучно. Прошло четыре с половиной часа. За окном больницы лил дождь, порывистый ветер свистел в кронах апрельских нагих деревьев. Они уже сидели на жесткой кушетке, прижавшись друг к другу и подремывали.

Наконец, вышла женщина-хирург, красивая, статная. Скульптурное лицо ее было усталым. Под ясными голубыми глазами залегли круги. Ей бы просто красавицей быть, этой молодке, а не рыться в человеческих внутренностях, одновременно подумали подруги. Они многое делали одновременно и чувствовали друг друга на расстоянии. Почему же подвело их чуть на этот раз?