Хулио Кортасар - Рассказы

Между тем лето в долинах дивным образом продолжается, не без туристов, которые, будучи наслышанными о курьезе, время от времени заявляются поглазеть на Гомеса, читающего газету в своем шезлонге. Как-то вечером один венесуэльский турист решается спросить Гомеса, почему он купил лишь один квадратный метр земли и для чего ещё годен этот клочок, помимо установления на нем шезлонга, и тут венесуэльский турист вкупе с остальными обалдевшими спутниками слышит: «Похоже, вы не берете в расчет, что собственность на землю распространяется от поверхности до центра земли. Смекаете?» Никто не смекает, разве что в сознании у всех возникает квадратный колодец, который, углубляясь, все углубляется и углубляется черт-те знает куда, и почему-то это представляется не менее значительным, чем обладание, скажем, тремя гектарами в виде той же квадратной дыры соответственного диаметра, которая, углубляясь, все углублялась бы и углублялась.

Поэтому, когда тремя неделями позже появляются инженеры, все догадываются, что венесуэлец не счел эту мысль досужей байкой, а заподозрил в словах Гомеса нечто большее, то есть — что где-то в этом районе должна быть нефть. Литерио первым разрешает потраву своих люцерновых и подсолнуховых посевов бездумными бурениями, загрязняющими нездоровым дымом атмосферу; остальные собственники бурят где ни попадя днями и ночами, и не обходится без того даже, что одна бедная хозяйка, обливаясь слезами, вынуждена была передвинуть кровать с немощными представителями трех поколений честных пахарей, поскольку инженеры сочли их невралгическую спальню геологическим объектом. Гомес издали спокойно наблюдает за изысканиями, хотя шум механизмов отвлекает его от газетных сообщений, — разумеется, поначалу никто не обмолвился ни словом о его наделе, а он — человек не настырный и разговаривает, лишь когда с ним заговаривают. И он решительно говорит «нет» представителю венесуэльского нефтяного консорциума, когда тот навещает Гомеса с целью приобретения его квадратного метра. Представителю велено купить его за любую цену, и он начинает называть суммы, которые растут со скоростью пять тысяч долларов в минуту, в результате чего по истечении трех часов Гомес складывает шезлонг, прячет примус и початок в баульчик и подписывает бумагу, которая превратит его в самого богатого человека страны в случае нахождения на его участке нефти, что и происходит ровно через неделю с появлением фонтана, заляпавшего всё семейство Литерио и всех окрестных кур.

Ошеломленный всем этим Гомес возвращается в родной город и покупает апартамент на самом верхнем этаже самого высокого небоскреба, поскольку там есть терраса под открытым небом, где он может читать газету и варить свой початок, не боясь появления назойливых венесуэльцев и выкрашенных в черный цвет кур, кои мечутся с негодованием, неизменно присущим этому виду пернатых, когда их кропят сырой нефтью.

Тоби любит разглядывать белокурую девушку, когда она пересекает двор. Он поднимает кудлатую голову и поводит своей кисточкой, потом замирает, провожая глазами хрупкую тень, которая, в свою очередь, сопровождает девушку по брусчатке двора. В комнате прохладно, Тоби ненавидит полдневное солнце, и, конечно, люди, что в эту пору на ногах, ему не по душе, единственное исключение — белокурая девушка. Тоби позволил бы белокурой девушке делать все, что ей заблагорассудится. Он снова поводит своей кисточкой, довольный увиденным, и вздыхает. Это ли не радость — по двору прошла девушка, он ее углядел, проводил ее тень по брусчатке большими, величиной с лесной орех, глазами.

Возможно, белокурая девушка появится еще раз. Тоби снова вздыхает, встряхивает кудлатой головой, словно шугая мошку, и, обмакнув кисточку в банку, продолжает олифить ошкуренную доску.

Когда я в первый раз рассказал Поланко, что у меня дома муха летает на спине, наступила тишина, смахивающая на черные дыры в беспредельном сыре воздуха. Разумеется, Поланко друг, и он вежливо спросил, самого я верю в это? Я не обидчив и поэтому растолковал ему, что муху я заприметил на странице 231-й «Оливера Твиста» — то есть при закрытых дверях и окнах я читал у себя в комнате «Оливера Твиста» и, подняв глаза как раз в тот момент, когда Билл Сайкс собирался прикончить Нэнси, увидел трёх мух, которые кружили под потолком, причем одна — лапками вверх. Поланко на это изрек что-то невообразимо идиотское, но я не стану пересказывать его слова, не объяснив прежде, как все было на самом деле.

Хотя я никогда раньше не наблюдал ничего подобного, поначалу мне не показалось слишком странным, что некая муха, раз ей так вздумалось, летает лапками вверх — новшества, какими бы сногсшибательными с научной точки зрения они ни были, еще не повод, чтобы не доверять нашим органам чувств. По всей видимости, подумал я, несчастная животинка спятила или у нее повреждены центры ориентации и равновесия, однако я тут же убедился, что данная особь не менее жизнеспособна и игрива, чем ее подруги, которые, как заведено, летали лапками вниз. Моя муха летала на спине, что, помимо прочего, позволяло ей удобно припотолочиваться, — время от времени она приближалась к поверхности потолка и, не переворачиваясь, без каких-либо видимых усилий прилипала к нему. Так как за все в жизни приходится платить, всякий раз, когда ей хотелось отдохнуть на коробке с гаванскими сигарами, ей не оставалось ничего другого, как «завить завиток» (подобным образом в Барселоне переводят английские тексты по авиации на испанский язык), не в пример ее подругам, которые с невозмутимостью королев спокойно приземлялись на этикетку «Made in Havana», на которой Ромео энергично обнимает Джульетту [20] Имеются в виду гаванские сигары сорта «Ромео и Джульетта», на коробке которых изображена упомянутая сцена. . Как только Шекспир ей наскучивал, муха — спиной вниз — упархивала в компании себе подобных, выписывая с ними в воздухе нелепые вензеля, которые Повель и Бержье упорно именуют броуновскими [21] Луи Повель (1920–1997) и Жак Бержье (наст, имя Яков Михайлович Бергер; 1912–1978) — французские писатели. . Все это выглядело странным, но до смешного естественным, будто по-другому и быть не могло, оставив несчастную Нэнси в руках Сайкса (что можно поделать с преступлением, совершенным столетие назад!), я взгромоздился на кресло и попытался с более близкого расстояния исследовать столь небывалое верхтормашное поведение. Когда госпожа Фозерингэм пришла сообщить, что ужин подан (я проживаю в пансионе), я ответил, не открывая двери, что спущусь через две минуты, и, так как ей была небезразлична проблема бренности земного существования, вскользь спросил у нее, долго ли живет муха? Госпожа Фозерингэм, знающая обыкновения своих постояльцев, как ни в чем не бывало ответила, что между десятью и пятнадцатью днями и что с моей стороны глупо ждать, когда пирог с крольчатиной остынет. Первое из двух сообщений заставило меня немедленно приступить (подобные решения сравнимы с броском пантеры) к исследованию, дабы оповестить научный мир о моём скромном, но настораживающем открытии.