Джессика Андерсон - Лицедеи

Стивен и Гермиона сидели перед пустым экраном. Каждый держал в руках бокал вермута, каждый ждал, что заговорит другой. Тесная квартира и присутствие детей — а они не отходили от родителей, когда Стивен возвращался домой, — заставляли их проявлять дружелюбие, но только драма, разыгравшаяся на телеэкране, вынудила их немедленно заключить мир. Гермиона встала, вышла в кухню и заглянула в духовку. Вернувшись, она холодно спросила:

— Ты все еще намерен отказываться от углеводов?

— Я поем немного риса. В субботу они, видимо, уничтожали следы своей деятельности. Я, как ты знаешь, давно это предвидел.

— Боюсь, что ты прав. Рози сказала то же самое сегодня утром. Бедная Рози. Надо, наверное, ей позвонить.

— Я предвидел это, по меньшей мере, пару недель назад.

— Мама вряд ли позвонит ей, пока папа в таком состоянии.

— Будем надеяться, что у Греты не нашлось времени посмотреть телевизор. Я предвидел это уже в тот день, когда мы с Тедом бегали в Ботаническом саду.

— Предвидел, что совершится преступление? Банкротство предвидели все. Пойду все-таки позвоню Рози. У нее было такое лицо…

Гермиона дважды набрала номер, как было условлено, она звонила из кухни, пока готовила рис. Стивен с бокалом в руках стоял в дверях, но Гермиона только повторяла время от времени: «О господи!», или «Боже мой!», или «Что же ты будешь делать?» Рис закипел, вода побежала на плиту, Стивен, раздраженно хмурясь, подошел и снял кастрюльку с огня.

— Да, да, помни, что я здесь, если что-нибудь понадобится, — сказала Гермиона.

Она повесила трубку и взяла кастрюльку из рук Стивена.

— Как она?

— Я не очень поняла. Она сказала, что у нее такое лицо то ли из-за сада, то ли из-за садов.

— Где Тед?

— Она не видела его с субботы. Розамонда и мальчики никак не могут решить, уходить им или оставаться. Останутся, конечно.

— Им очень трудно уйти, — сказал Стивен. — Даже в теперешних обстоятельствах это значит бросить человека в беде. А остаться — все равно что стать соучастниками его преступления.

— Но ты подумай, — сказала она, явно забавляясь, — даже мы с тобой — это при наших-то добродетелях! — не можем отгородиться от мошенничества Теда.

— Обедать будем здесь?

— Почему бы нет? Подумай, должны мы, например, с негодованием вернуть газонокосилку, которую нам подарил Тед, когда они купили себе новую?

— Я истратил пятьдесят долларов на ее ремонт.

— А этот тостер? — со смехом спросила Гермиона.

— Скороварку, пожалуй, можно отдать, — включился в игру Стивен.

— Наверняка. Мы никогда ею не пользуемся.

Гермиона и Стивен со смехом сели за маленький пластиковый столик.

— А как насчет подвесного креслица для Имоджин? — спросила Гермиона. — Или черной занавески в ванной, помнишь, Джейсон наступил на нее и порвал?

— Завтра же ликвидирую. А пока открою бутылку вина, — заявил Стивен, вставая из-за стола.

— Открой ту, что подарил Тед.

— Конечно!

Но хотя вино подняло настроение Гермионы, она не обращала внимания на еду и медленно пила, вливая вино в рот. Наконец она осторожно поставила бокал на стол.

— Знаешь, человек не может остаться честным, если живет в бесчестном обществе.

Стивен еще не кончил есть.

— Ты снова цитируешь Стюарта Корнока?

— Нет. Сама додумалась.

— Геродот додумался до этого раньше тебя.

— Неужели я позаимствовала эту мысль у Геродота? Просто удивительно, что за кладезь премудрости. Но как верно сказано! Зачем тогда мы портим себе кровь и пытаемся совершить невозможное? Сдавайся, бери, что нужно, наслаждайся жизнью. Другого пути нет.

— Какая грязная, какая примитивная философия.

— И вовсе не грязная. Она как это вино. Она обещает мне роскошь. Я помню свое первое ощущение от роскоши. Мне было три, может быть, четыре года, однажды утром я проснулась под свежей простыней, под мягким пушистым одеялом, обшитым атласной лентой, я увидела окно с белыми занавесками и дерево за окном, и вокруг царил покой. И я поняла — это роскошь.

— Теперь все это ничего не стоит в твоих глазах.

— Да, но тогда… Рози говорит, это было сразу после переезда в нашу собственную квартиру, когда у нас появилась няня, девушка-испанка. Переезда я не помню. Помню только, как проснулась, как мне было тепло, помню дерево, покой, восторг от ощущения роскоши — больше ничего. Наверное, это произошло после того, как мама получила свою замечательную работу, но я думаю, хотя Рози и Гарри со мной не согласятся, я думаю, что это произошло сразу после того, как мама встретила папу. И тогда возникает вопрос, верно, дорогой… — Гермиона снова подняла бокал, — возникает вопрос, как папа добыл те самые деньги, что помогли сохранить мою плоть и кровь. Мою жизнь. Так что все очень просто. Я возвращаюсь в свою исконную социобиологическую группу. Или нужно сказать социопитательную среду?

— Какая разница, если ты мелешь такую чепуху?

— Скажи это своему Геродоту.

В кухню вошел Джейсон, он не мог сам справиться с уроками.

— Вы все еще ссоритесь?

Гермиона и Стивен дружно рассмеялись. Гермиона поставила бокал.

— Мы всего лишь люди, Джейсон.

— Знаю, — терпеливо ответил Джейсон.

— И если мы не всегда во всем соглашаемся, — сказал Стивен, — это еще не значит, что мы непременно ссоримся.

— В этом нет ничего невозможного, — убеждал Метью младшего брата. — Куча людей так живет, почему же это невозможно? Нам надо уйти отсюда, найти работу, снять квартиру или дом и поселиться там, только и всего.

Розамонда с измученным видом сидела на жестком стуле, доставала вилкой кусочки лосося из консервной банки и клала в рот.

— Ты видел когда-нибудь дешевую комнату или квартиру? — спросила она.

— Куча людей живет в таких квартирах, значит, в них можно жить.

— А как насчет безработицы? — спросил Доминик.

— Насчет безработицы? — повторил его вопрос Метью. — Люди каждый день находят работу.

— Я прошу только об одном, — сказала Розамонда, — не принимай решения, пока ты в таком возбужденном состоянии.

— Мое возбужденное состояние никуда не денется, — рассердился Метью.

— Я прошу только об одном: подожди хотя бы до завтра.

— Не могу. Я уже принял решение. Вы оба можете ждать до завтра. А я ухожу.

— Ну и иди тогда! — крикнул Доминик.

— Вот еще, — сказал Метью. — Никуда я сегодня не пойду. Уже слишком поздно. Я уйду завтра утром.

— Сколько сейчас времени? — спросил Доминик.

Метью посмотрел на часы: — Четверть одиннадцатого.

— А часы возьмешь с собой?

— Конечно, возьму.

— Кто тебе купил часы? — с торжеством спросил Доминик.

— Ну и пусть он их купил. Часы мне нужны. И еще кое-что мне нужно. Сейчас запишу все, что мне нужно.

Розамонда доела лососину и с пустой консервной банкой в руках сидела и смотрела на старшего сына. Доминик молчал и тоже не спускал глаз с Метью. Потом нагнулся и прочел вслух его список: