Валерий Кормилицын - На фига попу гармонь...

– Не-е! Следить будем. А вдруг у них сообщник есть? – опять навел бинокль на группу людей Иван Крутой, внимательно наблюдая, как двое негров куда-то потащили брыкавшегося и извивающегося пастуха.

«Кажись, надо впрячься!» – собрался с духом Шарик и ухватил за ногу негра, вопль которого музыкально слился с воем первого. Негр мотал ногой, пытаясь стряхнуть озверевшую псину, но Шарик мужественно терпел рывки и удары о землю, страдая за хозяина. Уцепить его рукой за хвост и отшвырнуть Джек не мог, так как тогда бы его приятель лишился уха.

В придачу ко всему Джек почувствовал мощный удар в зад. «Это что еще за дела?» – подумал он, повернув голову, и с ужасом заметил набычившегося козла, готовящегося ко второму штурму его черной задницы.

И лишь здоровенный бык тупо жевал жвачку, удивляясь, чего это все орут и дерутся… Травы, что ли, вокруг мало?

Запулив наконец ногой собачонку чуть не до деревни и откусив злостному козляре полрога, Джек с Биллом потащили заложника на базу, уже больше по привычке подвывая в унисон на два голоса. Прибыв на место, что они только не делали, дабы вытащить скрюченный палец из кольца и освободить ухо. Агент Билл на этот раз двумя лапищами уцепил жилистую руку Евсея и не давал тому слямзить кольцо вместе с ухом. Агент Джек выкручивал палец, кусал его, но все было тщетно. Пастух держался, как белорусский партизан в гестапо.

Дабы совместить два дела, Джек попутно задавал наводящие вопросы о месте нахождения спутниковой тарелки, но Евсей молчал, как рыба об лед.

«Ну да-а! Скажи вам, где тарелка, так вы и бутылку стырите…» – стойко терпел он муки, потому что палец у него был атрофирован еще в детстве и ничего не чувствовал.

Добравшийся наконец до пастбища дядька Кузьма одышливо окликнул Евсея. Никто не отвечал.

Подозрительно оглядел стадо и близрастущие кусты – Евсея не было, лишь валялся его кнут, а чуть в стороне – пустая бутылка.

«Та-а-к…» – сел на бугорке дядька Кузьма и напружинил бледно-серое вещество под черепом с двумя только что полученными шишками. «Так, так, так, так… Евсейки, подлеца и уклониста, нет… Значитца-а, выпивки у меня тоже», – сморщил лоб и задумчиво высморкался в траву, нюхнув прелестный аромат из бутылки. «У стервеца два пути, – развалившись на травке, стал размышлять дядька Кузьма, – или слинял к баб Тоне в Гадюкино, что совсем неплохо, потому как через часок-другой явится… и не с пустыми руками, – наслаждался видом облака, похожего на шалопутовское сельпо, – а с литром самогона…»

Облако на глазах видоизменилось, превратившись в здоровенную бутылку. У дядьки Кузьмы от восторга даже сердце защемило.

«Или, что хужей, в город подался… это его и до вечера не дождесси», – глянув на небо, перекрестился, ибо облако свисало оттуда двумя огромными сиськами продавщицы Нинки.

Верный Шарик по запаху, который и за неделю не выветришь, нашел местопребывание своего хозяина – босса по-научному – и принялся размышлять на тему ЧС…

«Кусаться че-то не хочется», – вспомнил он свой полет. Впитавший за совместную жизнь с боссом хозяйские привычки, решил спереть у захватчиков чего-нибудь очень им нужное. Прокравшись в уголок с вещами, аж присвистнул, обоняя запах жрачки, которую тут же стал перетаскивать и закапывать в тайное место под высохшими коровьими лепехами.

Агент Буратино захвата пастуха Евсея не видел, так как отсутствовал в это время на наблюдательном пункте.

Вприпрыжку, словно семилетний ребенок, он гулял по лесу, пока не наткнулся на сторожку лесника. За забором кто-то негромко напевал:

– Почему я не болею, почему я здоровее всех ребя-а-т из нашего двора-а… – и уже во всю мочь: – Потому что утром рано заниматься мне гимнастикой не ле-е-нь, бляха муха… потому что водою из-под крана-а обливаюсь я каждый де-е-нь, – вылил на себя ведро холодной колодезной воды только что пришедший с разборки Мишаня и завопил: – Бли-и-и-н!

Буратино наблюдал за ним, сунув нос в широкую щель между трухлявых досок. Над его головой, укладывая клювом перья, музицировала кукушка:

– Я-а – ворона, я-а – ворона… ля… ля… ля…

Перепрыгнув через забор, Буратино ловко забрался на крышу и, спрятав колпачок под рубашку, а длинный нос в карман, мужественно полез в трубу. «Западло разведчику входить в дом через дверь», – думал он, пробираясь по дымоходу и включив систему инфракрасного свечения, – кое-что из заложенной в него программы он еще помнил.

Осторожно выглянув из-за приоткрытой чугунной дверцы, услышал старческий дребезжащий голосок: «Поча-а-му я не болею… поча-а-му я здоровее…» – и увидел небольшого, как сам, пузатенького дедана без рубахи, но в трико и тапках, умывавшегося из кружки.

– … Потому чта-а водою из-под крана, обливаюсь я кажны-ы-й де-е-нь, – дедок выплеснул на себя воду и завопил: – Та-та-та-а… о-о, е-е, бичел-ла-а.

«Консерватория какая-то, а не изба», – подумал деревянный чекист, и ему на минуту заложило уши от чьего-то вопля:

– А-а-а-а! – тряслась в лихорадке лохматая тетка в черном платье, указывая на него пальцем с длинным нестриженым ногтем.

Буратино немного сам перепугался, когда тетка, подпрыгнув, шваркнулась о потолок, потом об пол, потом сбила прибежавшего дедана и юркнула под кровать, передав свою вибрацию и ей.

– Т-ты кто? – задал вопрос домовой, трясущимися руками напяливая на себя рубаху.

«Ху-у а-а ю?» – вспомнил английскую фразу Буратино, выключая инфракрасное свечение и обтирая с себя сажу оброненным старикашкой полотенцем.

– Выполню задание, скажу, – был его лаконичный ответ.

Топая армейскими башмаками, в дом ввалился взбодрившийся Мишаня, и храбрый разведчик, чтоб его не вычислили – он-то ведь был материальный в отличие от своих оппонентов, – зашмыгнул к тетке под кровать. «Насилу-у-ю-у-т!» – хотела завизжать Кумоха Мумоховна, но вся ослабла и молча ждала надругательства, почувствовав на высохшей своей груди деревянную ладошку. К тайному ее сожалению, незваный гость оказался не только хуже татарина, но даже хужей волосатого извращенца-лешего, подглядывающего по ночам за русалками, выходящими из речки Глюкалки…

«Приплыли две шалавы из Волги, – в сердцах плюнула Кумоха. – Совсем во мне женш-ш-ину не видит, словно деревянный, – наконец успокоилась она, наблюдая, как Буратино привинтил нос и надел на блестящую, покрытую лаком голову колпачок. – Фу-у, лихоманка тебя побери, на человека стал похож, – совсем пришла в себя Кумоха, – а то лезет из печи какой-то череп покемона, да еще и с красными глазищами… тут любая женш-ш-ина обомрет…» – вспомнив недавно пережитое, зябко передернула плечами.

Егерь Кумохиных воплей не слышал, потому что был человеком и не мог контактировать, хотя и с близким, но другим измерением. Походив по комнате, он включил телевизор и удобно расположился перед ним в продавленном кресле.