Валерий Кормилицын - На фига попу гармонь...

На экране Петр Карлович Слонидзе освещал страшилки из общественной и политической жизни страны.

Присутствующие узнали, что в Москве убили бывшего авторитета, а ныне директора банка Козлова, проходящего в органах под кликухами: «Козел», «Козлище», «Козел вонючий», «Козерогман», а последнее погоняло было «Муфлон». Мужское население сторожки с интересом отложило в памяти сравнительный прейскурант «жриц любви» в Москве, Петербурге и областном Тарасове. Далее потусторонняя общественность узнала курс доллара по отношению к рублю. Какие такие из себя доллары, никто точно не знал. Лишь Буратино видел их на картинке.

«А чего тут удивляться, – слушая диктора, думал Мишаня, – ежели у нас, в маленькой деревне, почитай каждый день пальба, то что про Москву говорить… Вот если бы сегодня на поляне не появился вовремя, глядишь, эти туристы кого-нибудь и прихлопнули… Дядьку Кузьму, скорее всего… И чего их, собак, понаехало? Будто медом наша Шалопутовка намазана… Чего-то все вынюхивают… высматривают», – зевнул он и задремал под монотонный рассказ об убийстве еще одного крутого представителя московского общества.

За его спиной, на старом шифоньере, свесив ножки, в ряд сидели Ерошка, Кумоха и Буратино. Они уже познакомились и тихонько обсуждали услышанное.

– Слышь, Бурик, ежели тебя Мишаня обнаружит, ты поленом прикидывайся, – давал советы домовой.

– Па-а-ле-е-ном? Да вы въезжаете, кто я такой? – покрутил головой по обе стороны, так как находился в центре зрительского ряда. – Да я, может, родственник самому Слонидзе, – указал пальцем на телевизор, – и не потому, что у нас папы – Карлы; а потому, что головы – деревянные… И нечего тут хихикать, – строго глянул на Кумоху.

«Ты родственник этому шифоньеру», – подумал Ерошка, но вслух сказать не решился.

– Кумыка Мумыковна, а посторонних в деревне нет? – вспомнив, что он тут по заданию генерала Потапова, закинул удочку Буратино.

«И этот туды жа, – закатила глаза Кумоха, – фамилью правильно выговорить не могет… да чо с него взять, коли он родственник Слонидзе».

– Ха-а! – дернулась она. – Уже местных реже встренешь… – глянула на Буратино, томно вздохнув: «Был бы это симпатяга Добби…»

Потом, когда Мишаня проснулся, все трое с интересом наблюдали, как он дрессировал дятла, который, по простоте душевной, чуть было не вложил чекиста, усевшись на его нос и долбанув клювом в лобешник.

– Ну ты, дятел парагвайский, пшел к лешему, – зашептал Буратино и больно ткнул в яркое брюшко деревянным пальцем.

Причинив неожиданность Ерохе, пернатый радист брякнулся на пол, схватившись лапками за животик. Озадаченный Мишаня подскочил к птичке и поднял ее, глянув на шифоньер. Но ничего там не увидел.

Попрощавшись с новыми друзьями и выйдя – как и положено культурному гостю – через окно, Буратино продолжил прогулку, наткнувшись вскоре на теплую международную компанию.

«Ничто так не сближает нации, как хороший выпивон! – подумал он, внимательно вглядываясь в лица, вернее, рожи присутствующих. – Этого я где-то встречал, – разглядывал обгорелого Педро. – Ну точно, склеротик я деревянный… Педро и К° градусов… – хлебнул накапавшей в банку самогонки. – Да тут не К° градусов, а все шестьдесят, – занюхал цветочком и приметил маленького волосатого мужичка, раскинувшего ручки-ножки на травке. – О-о! По словам Ерошки, это и есть его дружбан – Леха… Балдеет, как муха на… варенье…» – тихонько подкрался и, ткнув кончиком носа лешего в плечо, вкрадчиво произнес голосом домового Ерохи:

– 3-з-д-о-р-р-ова, Л-л-е-е-ха!

Тот открыл похмельные глазки, икнул, всхлипнул и провалился сквозь землю.

«Прыткий, как луковица», – сделал вывод Буратино, прислушиваясь к пьяному базару.

– Братаны-ы! Если надо кого замочить, только шепните, – вопил, обнимая некурящего мужика, один из латиносов и отчего-то горько плакал.

«Ликвидировать следует многих», – скрипел зубами опаленный Педро, проглатывая стакан самогона.

Гоблин Покемон, сопровождавший водилу «газели», доставившего в Гадюкино, а следом в Шалопутовку товар, обратил там внимание на двух копавшихся на огороде придурков, которых недавно в кайф отметелили в кабаке.

«Е-к-л-м-н, – подумал гоблин. – Эта… че они, в натуре, с понтом в навозе ковыряются?.. Может, мы им совсем мозги размяли?» – хмыкнул он и, пока мясистая Нинель принимала товар, с безразличным видом поинтересовался:

– Эта? Блин! Е-к-л-м-н. А че это два козла в вашей задрипанной Шалопутовке делают?

– Два-а? – визгливо вскинулась Нина Матвеевна. – Во всей Шалопутовке лишь два нормальных человека, – имела в виду себя с мужем, – а остальные все козлы. Кроме того четвероногого с другом, с Чукотки два негра прикатили, чтоб на автобусе покататься… А бабы и других чукчей видели… Прям, не Шалопутовка, а Пальма-де-Майорка…

– Че-е? – опешил Покемон.

– Ну, Сочи, говорю, а не деревня стала… Одни туристы…

– А-а-а… Е-к-л-м-н…

– У-ф-х-ц-ч-ш-щ, – докончила Нинель.

Потискав на прощание торгашескую грудь и получив по лапам, Покемон тут же направился восвояси и доложил бригадиру Коляну, что Шалопутовка под завязку набита посторонними лохами. Колян сморщил лоб и замер.

– Чего торчишь, как геморрой на бахче? – уселся рядом бегемотоголовый Вовчик.

– Когда-нибудь я тебя урою, – пообещал Колян и стал по мобильнику звонить на дачу патронессе.

Трубку снял ее секретарь, Колян полчаса объяснял очковому ужу, что надо срочно забить стрелку, ну-у, встретиться с госпожой.

– Позвони через час, – ответил очкастый.

Колян два раза нокаутировал стенку и успокоился лишь тогда, когда принял на грудь добрую порцию кристалловской водки.

«Да видел я кое-где троюродную сестру двоюродной твоей тетки», – злобно подумал он, даже в мыслях опасаясь «видеть» более близкую родню секретаря своей патронессы.

Ранним вечером, когда солнце еще красовалось на небе, ему разрешили приехать, но не занимать времени более десяти минут. Засунув в рот две упаковки жвачки, Колян прыгнул в БМВ и помчался на окраину Тарасова, где в зелени и цветах утопала четырехэтажная дачка патронессы. Обливаясь потом от страха, Колян шел по аллее парка и внушал себе, что беседовать с главой тарасовской преступности следует на понятном русском языке, который он изучал все пять лет пребывания в двух классах начальной школы.

«Ведь у меня диплом юридической академии, хореографического училища, иняза университета и института механизации сельского хозяйства, из чего следует, что я образованный кореш, к тому же защитил кандидатскую диссертацию на тему… э-э-э… название которой не могу запомнить вот уже три года», – подковылял на подкашивающихся ногах к прекрасной женщине, девушке, которая никогда не была комсомолкой, зато с детства занималась теннисом.