Валерий Кормилицын - На фига попу гармонь...

Пока бык восстанавливал глазной фокус, собирая три столба воедино, подкравшийся сзади Джек, чтоб отвлечь его от товарища, саданул рогатую тварь подобранной в траве палкой. Мумукнув от боли, бык развернулся к новому противнику и пошел на таран, пригнув к земле лобастую голову. Агент Джек, петляя зайцем, уходил от преследования.

В это время на другом берегу Буратино эмоционально спорил с Иваном Крутым на тему – продержался ли черномазый десять секунд или нет. Включив внутренний секундомер, Буратино отметил, что ковбой провисел лишь восемь, и честно отстегнул две тысячи рублей Крутому, мгновенно став в глазах капитана роднее сына.

Железнов, напевая: «Тореадо-о-р, смелее в бо-о-й», с повышенным интересом следил за корридой.

Когда оба врага сидели на верхушках столбов, а пастух Евсей прытко улепетывал, катя впереди себя тарелку, Мишка успокоился и триумфатором пошел к реке испить водицы. Зита с Гитой любовно глядели на производителя, лишь козел Яшка язвительно блеял в бороду: «Быкует Миша! Дже-е-е-к-потрошите-е-е-ль тоже мне-е-е…»

Но козел – он и есть козел!!! Чего с него взять?!

«Простой российский крестьянин, – напишет потом районная газета «Чекушкинская правда», – разгромил логово врага и не посрамил чести Родины».

Бедная ворожея, поработав с фотографией доблестного алкоголика дядьки Кузьмы, не спала всю ночь. А если и забывалась на короткое время, ее мучили кошмары. Поэтому утром у нее страшно ломила голова, во рту пересохло и ужасно хотелось выпить. Внутренним взором она определила ближайшие базовые алкогольные места. Их было два. Сельпо с джин-тоником ее внутренний взор не воспринял.

Первое – гадюкинская баб Тоня и второе – поляна в лесу за рекой. Она выбрала второй вариант и с революционной песней, подсунутой ей подсознанием, пошла к мосту, намереваясь самую малость чеколдыкнуть в мужской компании.

Тетка Клавдия, напротив, всю ночь спала как убитая, а с утра восторженно представляла, как противно будет алконавту Кузьме, когда подумает о водке, которая тут же встанет колом поперек луженой его глотки.

«Лучше бы, конечно, колом встало у него в другом месте… – помечтала чуток тетка Клавдия, – но, когда протрезвеет, займусь с ворожеей и этим вопросом», – выглянула она из калитки и офигела, увидев сельскую колдунью, бодро идущую по улице в окружении местных ханыг, во главе с ее муженьком, и напевавшую:

– Там вдали, за реко-о-й, уж погасли огни-и, в небе алом заря разгорала-а-сь… – и мощный хор из десятка голосов под гармонь подтягивал:

– … Десять бедных ханы-ы-г, похмелиться должны-ы… на поляне-е в бутылках остало-о-сь.

«Вот так рождается народный фольклор», – даже прослезился расчувствовавшийся дядька Кузьма, не замечая жадный взгляд из-за морозовского забора, которым пялился на гармонь здоровенный, весь в татуировках мужик, однажды уже нападавший на него у реки.

Прокурорский работник, с утреца, по прохладе, решил провести в Шалопутовке опознание двух захваченных им варнаков, а если понадобится, то и следственный эксперимент на тему: «Жестокое убийство скотника Митяя двумя пьяными скотами». Целый мешок бычков он отправил на экспертизу в криминалистическую лабораторию.

«Но каковы мотивы? – задумался следователь. – Ни одной крепкой версии, лишь шаткие предположения.

Денег и ценностей у Митяя отродясь не имелось, это я уже выяснил… Только честное имя, как сказали местные мужики. Да и у всех шалопутовских мужиков, кроме честного, по их мнению, имени, ничего за душой нет… Кроме бывшего председателя, конечно… У того все наоборот…» – размышлял, трясясь в УАЗе, прокурорский работник, временами поглядывая сквозь очки на свое окружение: Барабаса, кинолога с собакой и шофера. Двух потенциальных преступников за окружение принципиально не признавал.

– Товарищ старший советник юстиции, – обратился к следователю Барабас, намного повысив того в чинах.

Но Бог не фраер, он все видит, потому и подсунул в назидание вруну и подхалиму здоровенную кочку, на которой Барабас здорово ушиб зад и прикусил язык.

– Так что вы хотели спроситъ, товарищ младший лейтенант? – чтоб скоротать дорогу, поинтересовался следователь, приятно пораженный присвоенным ему новым чином.

Пошевелив во рту языком на предмет его целости, участковый продолжил:

– По всему выходит, что то – цибуля…

Прокурорский работник глубоко задумался:

– Какая еще цибуля?

– Да в семи одежках… Кто раздевает, тот, эта… слезы проливает…

– Почти угадали… – похвалил его, – но это – бомж! – кив-нул головой в сторону подозреваемых следователь.

На колдобинах сельской дороги их разговор напоминал диалог двух заик, поэтому, чтоб побыть в относительной тишине и сохранить язык, прокурорский работник предложил Барабасу подумать над следующей версией:

– Ни кола ни двора?!

Пропылив по Шалопутовке и разнервировав всех местных собак, следак решил понервировать людей и начал с самого Кошмарова.

Выйдя из машины, он попытался самостоятельно нажать на рычаг, который служил, якобы, звонком, но у него не получилось. Карп Барабас, накачав Нине Матвеевне два ведра воды, услышал шаги и для острастки врезал ногой по железной калитке. Кобель за забором захрипел от возмущения.

– Ща-а кому-то постучу, в натуре! – раскрыл дверь громила и подавился своими словами, увидев милицейскую форму. Через секунду подавился второй раз, ощутив удар в челюсть.

Любопытная овчарка, подумав: «Эт-то кто там лает?», потащила за собой кинолога и сумела-таки тяпнуть за ногу отскочившего от нее гоблина. Шалопутовский кобель от зависти перестал хрипеть и завилял хвостом, залюбовавшись прекрасной меховой мордой незнакомки. «Ишь заюлил, деревня! – даже не глянула в его сторону овчарка, направляясь к машине. – Нет тут нормальных обученных мужчин, одни облезлые, блохастые хамы… – запрыгнула она в салон. – То ли дело в тарасовском питомнике», – мечтательно закрыла глаза, положив морду на лапы.

– Фамилия как? – рыкнул Барабас, обращаясь к открыв-шему ему калитку детине.

– Покемоны мы, – по-деревенски ответил тот.

– И ксива есть? – оттолкнул его, направляясь в сторону коттеджа, Барабас.

Глядевшая на него из окна Нинель, как давеча ее пес, восторженно завиляла задом и побежала к зеркалу причесываться. «Интересный мужчина, – красила она губы, – не то что эти лысые ерши».

Игнат Семенович, матерясь в душе, вышел на крыльцо, чтоб встретить припершихся с самого утра визитеров.

– Гость в дом – радость в дом! – пряча глаза, сказал он, произнося «р» с акцентом деда Пашки.

«Знамо дело! Милицию все любят», – поздоровался с ним Барабас и спросил по милицейской традиции: – Посторонние есть?