Эрик Фай - Нагасаки

Она все же решается до конца выполнить программу визита, идет вдоль галереи, заходит в комнатку. Другие, не обратив на нее, узкую и слишком отдаленную, особого внимания, успели вернуться в центральную часть квартиры. Тот же запах старых татами, то же предвечернее освещение. Ее рука колеблется, наконец, отодвигает дверцу стенного шкафа. Тот же звук скольжения. Те же тени в глубине. Она застывает перед шкафом. Не сразу слышит, что ее окликают через несколько минут. В дверях появляется агент. Мадам? Посещение окончено, будьте добры… Мадам? До нее смутно доносится: «посещение», «окончено», точно она находится в комнате свиданий. Должно быть, ее сознание отключилось, как на первой стадии гипноза; агент повторяет, обеспокоенный ее бледностью: мадам, с вами все в порядке? Она вздрагивает, поворачивает голову:

— Иду, извините. Я задумалась. — И отваживается задать вопрос. Владелец. Можно ли связаться с владельцем напрямую?

— Мадам, сожалею, но продажа осуществляется через посредство нашего агентства…

— Поймите меня правильно, я не собираюсь покупать. Дело не в этом. Я не могу вам все объяснить. Мне надо с ним связаться по личным причинам. По какому адресу ему написать? Это все, что я хотела бы знать.

— В таком случае… (Агент размышляет, потом расплывается в улыбке.) В таком случае передайте письмо в агентство, а мы ему отправим. Нет проблем.

.. .Нет, идеальной фразы, чтобы начать письмо к незнакомому человеку. Правда, мы не совсем незнакомы друг с другом, хотя виделись «по-настоящему» только один раз, да и то в обстоятельствах весьма необычных. Не буду больше терять время на преамбулу, Симура-сан. Для меня было очень важно прежде всего выразить Вам признательность за Вашу сдержанность во время процесса. Именно сдержанность — другого слова не подберу…

Дописав фразу, она кладет ручку поперек листа наискосок. Будто ствол дерева, преградивший путь мыслям. Кто его срубил? Буря в ее голове? Неподвижно склонясь над листком бумаги, женщина надеется поймать нить своих мыслей (говорят, точно так же, не меняя позы в постели, можно возобновить и продлить сон, приснившийся перед пробуждением). Ей хотелось бы до конца рабочего дня запечатать конверт и передать служащему агентства недвижимости, указав сверху: «Вниманию г-на Симуры Кобо, домовладельца, улица…» Тогда ей станет легче. Как долго ждала она возможности объясниться… Она сможет сказать самой себе, что справилась с потрясением, которое испытала только сейчас, увидев объявление. Нетронутая белизна бумаги для писем из пачки, купленной перед тем, как сесть за стол, внушает ей страх. Сколько страниц предстоит измарать? Вот бы найти короткий путь между своим и его сознанием. Она ведь не очень-то любит писать и, откровенно говоря, занималась этим редко. Однако это необходимо.

…Сдержанность или, если хотите, умеренность. Так или иначе, мне это казалось важным и во время процесса и потом, когда я осталась наедине с собой.

Это письмо — не просьба, поймите меня правильно. Вы со мной покончили раз и навсегда. Я причинила Вам вред, не желая того, и впредь не стану Вам досаждать. Просто, когда я увидела на Вашей двери объявление «продается», мое воодушевление, оттого что я снова на свободе, сменилось внезапной грустью, и мне пришла в голову эгоистическая мысль: вот мы и сравнялись, он и я, изгнанные из одного и того же царства. Прошу извинить меня за эту мысль, знаю, она недостойна, я быстро ее прогнала, но все-таки хотела поделиться ею с Вами. Прошу также простить меня за то, что нанесла вам такой ущерб, я же помню, как Вы заявили на суде: «Я больше не могу там жить».

Вы, наверное, задаетесь вопросом, с какой стати я вмешиваюсь не в свое дело — ведь из-за меня все и случилось — и чего ради хвалюсь привязанностью к тому, что было не моим, а Вашим. Я удивлю Вас, но, вопреки видимости, моя привязанность к этому дому глубже Вашей, и пишу я с желанием объяснить: вопреки тому, что выяснило следствие, я поселилась у Вас совсем не случайно.

Как Вы слышали в ходе разбирательства, два года назад я стала безработной. В моем возрасте нового места уже не найти. До пенсии еще далеко, а в рабочей сфере вам больше нечего делать. Вы осуждены блуждать в пространстве меж двух миров. Горе одиноким, лишенным семьи! Когда истекает срок назначенного пособия по безработице, вы расторгаете арендный договор. Чувство стыда гонит вас прочь из квартала, в котором вы жили.

Наскоро избавившись от нескольких приборов и безделушек, хранителей моего быта, я убедилась, что все, чем дорожу, легко уместить в маленький рюкзак и сумку-тележку. Я оказалась на улице в прошлом году, в разгар лета. Сезон дождей кончился неделей раньше. Идеальная пора, чтобы научиться спать под открытым небом, и я научилась. По вечерам я устраивалась на ночлег, пройдя в гору несколько метров над последними домами, как правило, грязными и нежилыми (но, думаю, Вы не хуже меня знакомы с верхней частью города), среди пейзажа с кладбищами и храмами, островками минувших веков: грех было жаловаться. В это время года еще кажется, что все легко. Но не хочу описывать эти особенные недели, которые отношу если не к самым счастливым, то, без сомнения, к самым свободным в моей жизни. В наименее жаркие часы я бродила в поисках еды; когда было слишком влажно, довольствовалась тем, что «парю» над городом, находясь под густой тенью бамбука.

Что мне оставалось? Вечером, едва я ложилась, в голову приходила одна и та же мысль: это шутка. Чудовищная шутка. Рано или поздно я получу объяснения. Передо мной извинятся, и я все узнаю. Всем нам откроется доступ к знанию. Это предусмотрено, но мы не ведаем когда. Надо только быть терпеливыми, и мы вырвемся из пьесы театра абсурда. Нить Ариадны приведет нас к спасительному выходу.

Но нет: ничего. Каждый вечер я ложилась спать с верой: это шутка, и ночь все расставит по местам. Невозможно, чтобы все было настолько лишено смысла: звезды, ветер, люди.

Если за те недели я пришла к какому-то убеждению, оно заключается вот в чем: смысла нет. То есть смысла не было и раньше. Человечество придумало эту идею, дабы пролить бальзам на свою тоску; оно захвачено, одержимо поисками смысла. Но никакой Великий Распорядитель не наблюдает за нами с высоты небес. В дни, когда это стало для меня очевидно до головокружения, я порой испытывала потребность разложить перед собой все памятные вещицы, с которыми не смогла расстаться, будто цепляясь за якорь спасения. Не то чтобы я ждала от этих предметов какой-то помощи, нет. Однако от них исходил слабый, холодный свет наподобие мерцания Вселенной; этот свет, кстати, схож с сиянием звезд: ведь лица, запечатленные на сохранившихся у меня фотографиях, чаще всего были лицами ушедших; фабрики, где некогда изготовили немногие дорогие мне вещи, конечно, давным-давно закрылись; а дверь, которую отпирал старый ключ, мой неразлучный спутник, канула в лету.